И она улыбнулась не просто вежливой улыбкой. В ее глазах появилось выражение затаенной нежности. На лице Клэренс слабой тенью мелькнуло отражение ее самой, прежней, какой она была до гибели Вилла Статли: живой, веселой, пленительной, очень красивой. Нащупав конец нити, из которой был соткан кокон ее скорби, Реджинальд неожиданно для Клэренс предложил:

– Расскажите мне о своем муже.

Ее лицо сразу замкнулось, сделалось холодным и отчужденным. Но, заметив в серебристых глазах Реджинальда искреннее участие, а не простое любопытство, она внезапно для себя самой разговорилась. Она говорила и вспоминала многие милые сердцу мелочи, которые сложила, как в сундук, и замкнула на самом донышке себя, не обращаясь к ним до сих пор. Слишком больно было оживлять их и тем самым усугублять силу страдания и отчаяния, которые охватывали ее при мысли о том, что она никогда больше не увидит мужа, не услышит его ласкового голоса, не дождется его возвращения.

Реджинальд слушал ее, не перебивая, давая выговориться и излить со словами боль и горечь, которые накопились в ее душе. Он видел, каким чудесным светом озарилось нежное лицо Клэренс, как засияли прежде неживые и тусклые глаза, в уголках которых незаметно для нее самой заблестели слезы. Он слушал, смотрел на нее и думал о том, что просьба к Робину отдать ему, Реджинальду, сестру была вызвана чувством долга, соболезнованием горю той, которая не дождалась его и не узнала при встрече, желанием помочь справиться с горем и вернуться к жизни. Но сейчас, глядя на лицо Клэренс, осветившееся изнутри светом ее души, он понял, что о долге уже нет речи. Хранительница, утратившая Дар и ослепшая, душа, изломанная болью утраты того, кого любила, юная женщина, исковеркавшая бегством от долга собственную жизнь, не знающая, что теперь делать с этой жизнью… Сама о том не догадываясь, она сумела задеть его сердце, которое сейчас билось чаще, чем обычно. Незаметно вздохнув, Реджинальд едва заметно нахмурился, не сводя глаз с Клэренс, которая продолжала рассказывать, уплывая взглядом вдаль. Он помнил предостережения Робина, знал, что Робин прав: ее можно оживить для нового брака, но любить ее недопустимо, нельзя!

– Вам стало немного легче? – мягко спросил он, когда Клэренс замолчала.

– Да, – ответила она и улыбнулась уже не воспоминаниям, а Реджинальду. – И я признательна вам, милорд, от всего сердца!

Он улыбнулся в ответ, а сам в это время пытался понять, действительно ли у него хватит сил и терпения исцелить Клэренс, мысленно сравнивая ее с молоденьким деревцем, у которого надломился ствол. Деревцу он помог бы легко и быстро, а здесь ему придется прибегнуть к исцеляющей силе времени. Терпение, понимание, время, а еще много душевной силы.

– Всегда располагайте мной, Клэренс, – сказал Реджинальд. – И помните, что я не только брат Марианны, но и ваш друг.

Она снова улыбнулась ему и поблагодарила молча, на миг сомкнув веки с отяжелевшими от слез мокрыми ресницами.

Ричард поднялся с кресла, и все ожидали, что король удалится, тем самым подав знак к окончанию обеда. Но, обманув ожидания гостей, Ричард крепко взял Робина под руку, вышел вместе с ним из-за стола и поискал кого-то глазами. Наконец он увидел Гая, и тот, повинуясь властному жесту Ричарда, медленно приблизился и остановился в шаге от короля, склонив голову и устремив мрачный взгляд на носки собственных сапог.

– Я не желаю продолжения ссор между своими вассалами! – громко объявил Ричард. – Граф Хантингтон и лорд Гисборн, подайте друг другу руки и в моем присутствии дайте слово забыть о былой вражде и стать друзьями!

Пораженный требованием короля, Гай медленно поднял голову и встретился взглядом с Робином. На его лице отразилось странное ожидание, словно Гай и сам хотел примирения с давним недругом. Но в глазах Робина мелькнуло и скрылось выражение брезгливости, не настолько быстро, чтобы этого не заметил Гай.