— Не замечала за тобой склонности к земледелию, — иронически заметила дочка. Ей предлагали посмотреть ещё фото, сделать запросы в интернете, но не хотелось.

Они уже сидели в купе вдвоём: коляска сложена, нехитрый багаж заброшен на полку, ехать всего полсуток — это дешевле, чем провести лишнюю ночь в гостинице. И даже у сердобольных коллег.

— Жаль девочку — настоящая восточная красавица эта Динара, — исподтишка говорили в одной семье. — Жгучая. А вот прикиньте: и мать, и она сама — Соколовы. Дина-то — можно сказать, любимое русское имя. Но вот почему у мамы-башкирки такое прозвище французистое? Кто их папа-то был?

— Больше никакой джигитовки, — вторили им под другим кровом. — И без того матери сплошные огорчения.

— Да там лошадей и нет, — грустно посмеивалась ма Арвиль. — Один-единственный буланый жеребчик, и того хозяин привязал к колышку веревкой, будто козу. Ни на шаг не отходит: всё боится, что конокрады уведут.

— Как жить-то будут в такой глуши и за такие гроши? — рифмовало третье семейство. — Одна инвалидная пенсия. Только и надежды, что в провинции всё дёшево.

На станции Лиски, куда поезд прибыл ранним майским утром, им помогли выгрузиться и даже собрали «экипаж».

— Тут недалеко — километра полтора всего, — ма Арвиль натянула на брови старое кепи с длиннющим козырьком, вскинула на плечи рюкзак, положила дочери на колени платок и сумку и взялась за ручки кресла. — Дорога хорошая, грунтовая.

Только вот про жару она забыла — градусов за сорок, свет с вылинявшего до бесцветности купола отражался в меловых осыпях там, где они не поросли жухлой травой, и взлетал кверху в небо снова. В этом мерцании вставали белоснежные видения: подобные мечам шпили, купола, окружённые готическими арками, химера, вставшая на дыбы. Нужно было собрать всю волю в кулак, чтобы от них избавиться. И ещё ухватиться за сложенные вместе костыли.

— Мама, мне сейчас дурно станет. Всё плывёт в дыму, радужные пятна какие-то прыгают.

— Прости, сейчас тёмные очки дам. Мне-то вроде ничего, а ты впервые. Это как зимой на чистом снегу, правда?

Однако с «хамелеонами» видения не исчезли — наоборот, стали отчётливей. И Дина поняла.

— Ма, скажи. Это ведь не мерещится? Это в самом деле такие чудеса?

— Не чудеса, а Дивы. Большие Дивы и Малые. Так и называются. Говорят, выветрились из меловых пород. А овраг между теми и этими называется каньон, представляешь? Тоже красивый.

— Почему я не знала?

— Не хотела знать, вот и всё. Да чем доказывать — лучше один раз глянуть, верно?

Коляска катилась медленно, со скоростью прогулочного шага. Мама показывала на того или другого Дива, объясняя, дочь запоминала.

…Храмина со шпилем, про неё говорят, что не простой останец, — сложена из плит, пригнанных с точностью до волоска. Ветер уже потом поработал: мел — он ведь хрупкий, податливый. Шатрище — это всех дальше. Почти египетская островерхая пирамида, его паломники исходили вглубь и по периметру. Лик Старца. Очень похож, и правда. Многая Радуга: там три или четыре полукружья пересекаются, на утренней заре золотые, на заходе огненные, а сейчас в голубизну слегка отдают. Вон тот зверь — Конь с волнистой гривой, а чуть подальше Дракон, над ним иногда огненные шары в темноте играют.

— Храмина — вон та островерхая башенка? Еще и с лестницей?

— Ну да. Часовня Власия Севастийского, покровителя скотов и зверей. Говорят, привезли два греческих монаха вместе с Богородицей византийского письма. К самой Сицилийской Богородице в шатёр я тебя сумею подвезти, пожалуй.