Она заброшена. Окошко крест-накрест забито досками... Сбоку, между стеной и газетным киоском, находится дверь в вышеупомянутую будку. На ней висит замок, но он такой ржавый, что сдается от одного только прикосновения.
Я открываю узкую дверь. Нет нужды гадать, прав ли я, нужно поскорее вызывать «труповозку»!
Я отступаю от волны зловония! Берюрье отодвигает меня и включает карманный фонарик. У него хватает мужества сардонически присвистнуть, что гораздо лучше, чем подписывать необеспеченные чеки.
– Звони в морг, – приказываю я Пино. – И скажи им, чтобы не жались насчет упаковки для клиента!
Мы закрываем дверь и, не добавив ни слова, закуриваем первую на сегодня сигарету.
Мы находимся в маленьком зале амфитеатром. Пино и Берюрье сидят на скамейках и клюют носом. Обнаруженные останки лежат на каменном столе, ярко освещенном висящей над ним лампой. С клиентом занимается профессор Буржуа – лысый толстяк в очках. Стоя в метре от секционного стола, я внимательно слежу за его работой, заставляя себя оставаться на ногах.
– Мы могли бы подождать снаружи, – замечает Пинюш голосом чревовещателя.
– Думаешь, коридоры выглядят веселее? – спрашиваю я его.
Берюрье прерывает начавшееся всхрапывание. Чтобы взбодриться, он достает из кармана сосиску, сдувает прилипшие к ней крошки табака и начинает есть без дальнейших церемоний.
Интенсивно жуя голыми деснами, он заявляет:
– Крутые они ребята: кокают мужика прям на вокзале, отрезают у него чайник, и все это на глазах у всех...
Он высказывает то, о чем я думаю. Так что мы гармонично дополняем друг друга.
– Они его убили потому, что он не должен был выйти из вокзала, – рассуждаю я вслух. – А из вокзала он не должен был выйти потому, что снаружи его кто-то ждал... Тогда его взяли в оборот в толпе. Когда люди сходят с поезда, никто ни на кого не обращает внимания...
– Это верно, – соглашается Пинюш.
– Они увели его в глубь зала... Заброшенный киоск они заметили еще до приезда своей жертвы и заранее приоткрыли дверь... Зажав в этом закутке, они его убили.
– Как? – спрашивает Берюрье и издает пронзительный крик, эхом отдающийся в амфитеатре.
– Что с тобой? – Я проглотил веревку от сосиски!
– Очень вовремя! На чем мы остановились? По-прежнему спокойный, Пинюш напоминает:
– Они его убили. Вмешивается профессор Буржуа:
– Этот человек был убит ударом ножа для колки льда в сердце...
– Чистая, быстрая и бесшумная смерть, – говорю я. Присутствующие соглашаются со мной. Берюрье заканчивает проглатывание веревки.
– Значит, так. Они кокнули этого малого и засунули его в будку... Нельзя было допустить, чтобы он вышел из здания вокзала...
На секунду замолчав, он спрашивает, стараясь не шокировать эскулапа:
– Он француз?
– Нет, – отвечаю я, – берюрьянец. Но это не имеет значения. Продолжай свои рассуждения.
Толстяк сбивает шляпу на затылок. На его гениальном лбу мыслителя отпечатался желтый круг.
– До сих пор я все понимаю, – доблестно продолжает этот субпродукт рода человеческого. – Но я никак не могу просечь, на кой они отрубили ему котелок? Ты сам-то это понимаешь?
– Может быть...
– Ну так скажи, мне не терпится узнать...
– Те двое должны были сделать так, чтобы этот тип исчез. Сечешь? Не просто убить, а сделать так, чтобы он бесследно исчез. В данных обстоятельствах они не могли вытащить его целиком... Ты следишь за моей мыслью?
– Да. |