Пленников тотчас же отвели в хижину вождя, самую большую из всех: в ней было не меньше двадцати квадратных метров. Перед тем как попасть в деревню, всему отряду пришлось преодолеть последнее препятствие: мосты и галереи были сложены, как и пол воздушной хижины, из редких бамбуковых планок, далеко отстоящих друг от друга. Капитан и его спутники медленно, с опаской продвигались по ним, все время боясь потерять равновесие и скатиться в воду. А дикари потешались над ними и над их неловкостью.

Вождь сам ввел пленников в комнату, расставил вокруг хижины стражу и хотел удалиться. Но капитан задержал его.

— А теперь что ты думаешь делать с нами? — спросил он.

— Совет старейшин определит вашу участь. Если вы убили моего сына, вы умрете.

— Но черт тебя возьми! — вскричал капитан. — Я тебе не один раз уже говорил, что мы даже не видели твоего сына.

— Белые — враги наши, — с упорством дикаря повторил вождь.

— Может быть, другие белые, но я тебе не враг.

— Это все равно… Ты — белый, значит, ты враг и союзник альфуров, убивших моего сына. Я — Ури-Утаната, вождь. Берегись, белый человек!

— Я не боюсь ни тебя, ни твоих подданных.

— Посмотрим…

— Слушай, Ури-Утаната, мои товарищи на свободе, в лесу, и если ты будешь скверно с нами обращаться, вся твоя деревня сгорит дотла.

— Мои воины сумеют защитить ее.

Капитан в припадке необузданной ярости бросился к вождю, сжимая кулаки. Но в этот момент за стеной раздались два выстрела, сопровождаемые криками толпы.

— Выстрелы! — воскликнул Ханс. — Два выстрела! Это — Ван-Горн и Корнелиус!

Вождь тотчас же бросился вон из хижины, думая, что белые, о которых говорил капитан, напали на деревню. Но каково же было его удивление, когда, выскочив из дверей, он услышал возгласы ликования своих родичей.

То, что он увидел, еще больше поразило его. Папуас в сопровождении двух белых стремглав несся по бамбуковым мосткам к нему навстречу.

— Отец! — кричал он.

Старик, глубоко взволнованный, замер на месте. Он открыл свои объятия, чтобы принять в них сына, которого считал убитым.

— Мой сын! Ты жив! — вскричал он.

— Жив, отец. Альфуры не успели убить меня. Потом, оглядевшись кругом, молодой папуас добавил:

— Ведь это ты взял в плен трех белых?

— Да.

— Где они?

— Здесь в моей хижине.

Молодой папуас подбежал к хижине и ворвался в комнату, где находились пленные. Он остановился перед ними и с жестом, не лишенным благородства, обратился к ним на малайском языке:

— Вы свободны, и с нынешнего дня вы друзья Ури-Утаната.

— А что за двое белых там с тобой? — обратился к молодому папуасу вождь, вошедший вслед за ним в хижину. — Ты один взял их в плен?

— Нет, отец. Они не враги: им я обязан жизнью, а эти трое — их братья.

— Значит, ты не попал в плен к альфурам?

— Я был в плену у них и они жгли меня на костре. Я умер бы, если бы белые не вырвали меня из их рук.

Ван-Горн и Корнелиус, задержавшиеся на мостках, в эту минуту показались на пороге хижины. Крики радости раздались с обеих сторон:

— Дядя!

— Корнелиус!

— Ван-Горн!

— Ханс!

— Лю-Ханг!

Все пятеро бросились обнимать друг друга. Тем радостнее и горячее была их встреча, что они потеряли было надежду когда-нибудь свидеться.

— Белые люди! — торжественно произнес старый вождь, только теперь понявший, что белые — друзья, а не враги.