— Давай.

Командиры отошли в сторону.

— Объясни мне, чем отличаются американцы от вьетнамцев? Я не понимаю.

— Тем, что они не вьетнамцы! И тем, что по ним у меня нет никаких указаний. Я не хочу брать на себя ответственность за подобные решения. Не хочу влазить в политику.

— И все равно я ни хрена не понимаю. У них такие же глаза. И такие же языки… С точки зрения безопасности…

— Слушай, не финти, говори, что ты предлагаешь? — по-простому спросил командир.

— Я предлагаю списать их в потери.

— Всех?

— Всех! Они видели нас. Слышали нас. Знают нашу принадлежность. Наконец, знают, зачем мы сюда пожаловали. Они знают все.

— Предположительно знают…

— Точно знают… К тому же, если их здесь не найдут, янки организуют преследование. Перекроют подходы к побережью. Понагонят вертолетов. А если найдут, то просто утащат трупы на базу и закроют это дело.

— И не станут искать виновных?

— Станут, но не нас. Прочешут джунгли. Перетряхнут местное население. Спишут все на какой-нибудь случайный партизанский отряд, сожгут для острастки пару деревень и на том успокоятся! Мы останемся в стороне.

— А кто потащит убитых?

— Сами потащим. Недалеко. Выроем где-нибудь в укромном месте могилу, похороним, замаскируем. На всякий случай заминируем. Чтобы наверняка. Чтобы — если кто-нибудь полезет — никаких следов. В крайнем случае задействуем янки, а потом вернем их сюда и…

— А раненые?

— Легкие пойдут сами. А тяжелые… Ты что, не знаешь, как выходили из этого положения во время войны? Тем более что дороги они все равно не выдержат. Только дольше будут мучиться. Они не жильцы… А нам нельзя задерживаться. Просто невозможно. Приборы у нас. Мы должны их доставить во что бы то ни стало. Приборы важнее людей. Важнее всех нас! Ради них нас сюда и послали.

— Это, конечно, верно… Только как к таким мерам, в смысле раненых, отнесется личный состав? Они же еще салабоны. С детскими иллюзиями в голове…

— Нормально отнесутся. Как к приказу. Который не имеют права не выполнить. Зато потом имеют право обжаловать. Сколько их душе угодно. Давай решайся…

Командир поглядел на своих бойцов, которые суетились вокруг вертолетов, потерпевшего аварию самолета и раненых товарищей. Больше всего возле раненых товарищей…

Нет, однозначные решения здесь не пройдут…

— Сделаем так. Насчет американцев я согласен. Тащить их на побережье, тем более на лодку — резонов нет. Нас не поймут. Оставлять в качестве свидетелей — тем более. Хочешь не хочешь, придется этот вопрос решать… хирургически. Что касается убитых и раненых, то, боюсь, того, что ты предлагаешь, бойцы нам сделать не позволят. Особенно сейчас, когда они разгорячены боем. Боюсь, они обжалуют этот приказ на месте.

— И что тогда?

— Предлагаю компромиссный вариант. Сегодня в ночь делаем максимальный рывок. В сторону. Например, вот в эти отроги. Чтобы оторваться от возможного преследования. И запутать следы. Наших погибших и раненых несем с собой. Американцы несут. Они парни здоровые, километров шестьдесят, думаю, выдержат. Ну и наши бойцы им, конечно, помогут…

— Наши-то зачем?

— Затем, чтобы устали. И прочувствовали, что такое тащить восемьдесят килограммов живого, а тем более мертвого веса по джунглям. А когда бойцы утомятся, когда посмотрят, как их раненые товарищи мучаются, осознают всю бесперспективность такого передвижения, мы предложим им единственно возможный выход. Тогда уже единственно возможный. Который уже не вызовет бурных протестов… Кроме того, чем захоронение будет дальше, тем будет спокойней.