Пупков быстро скатал снежок и стал подкрадываться к Ване. В последний момент Ваня обернулся, но было слишком поздно: снежок угодил ему в грудь. Рассердившись, он швырнул рюкзак в сугроб и стал обстреливать Сашку. Схватка была короткой, но яростной. Вскоре Пупков, растирая перчаткой распухший нос, завопил:

— Четыре-четыре, я на перерыве! Ненавижу тупые игры!

— Да уж, так я тебе и поверил! — расхохотался Ваня, потому что знал, что Сашка любит только те игры, в которых побеждает.

Приятели отряхнулись от снега, подобрали рюкзаки и побрели к трамвайной остановке.

— Откуда у тебя фингал под глазом? — спросил Ваня, уже сидя в трамвае напротив Пупкова.

— А, это? Я вчера с Васильевым подрался, — отмахнулся Сашка.

— Как с Васильевым? Васильев же такой тихоня! — удивился Ваня.

— Как же, тихоня! Настоящий псих! Знаешь, как все было? Вначале я дал ему в нос, а потом этот Васильев мне как вмажет! — начал свой рассказ Пупков, но не успел, так как ребятам пора было выходить.

На трамвайной остановке их пути расходились. Крикнув Сашке «пока!», Ваня задумался. До дома было рукой подать, но идти домой ему не хотелось. «Все равно с завтрашнего дня каникулы. А что делают в каникулы нормальные люди? Отдыхают! Вот я и буду отдыхать прямо сейчас! А как именно я буду отдыхать? А вот как: я слеплю снеговика!» — решил он.

Снег был мягким, но не рассыпчатым. Придав первому, самому большому, кому круглую форму, Ваня взгромоздил на него второй ком, поменьше, а на него поместил третий, самый маленький. Теперь, когда сам снеговик был готов, осталось лишь сделать ему руки, нос, метлу и глаза.

Нос Ваня нашел сразу: недаром мама утром сунула ему в рюкзак морковку. «Помни, что в моркови есть каротин! Каротин — от слова „каратэ“. Все каратисты едят морковь, поэтому они такие крутые!» — попыталась она при этом надуть сына. Но провести Ваню было сложно, и морковка заняла достойное место на верхнем коме.

Руки снеговику он соорудил из двух сухих длинных веток, разветвляющихся на конце как пальцы. При этом на правой руке «пальцев» получилось четыре, а на левой — три.

— Лишний палец никогда не помешает, — объяснил Ваня снеговику, и тот, похоже, был с ним согласен.

В сугробе Ваня обнаружил оранжевое ведро, забытое каким-то разгильдяистым ребенком, и нахлобучил его снеговику на голову. Теперь снеговик был почти готов, осталось лишь сделать глаза.

Вначале мальчик примерил кусочки отпавшей коры, но это было некрасиво, и тогда Ваня, не долго думая, оторвал от своей куртки две пуговицы. Первая пуговица была маленькая, с воротника, а другая большая и черная.

Он отошел на несколько шагов, чтобы посмотреть на снеговика с расстояния, как вдруг увидел свисавший с ветки длинный ярко-зеленый шарф. Вначале Ваня удивился, что не заметил его раньше, а потом, озаренный внезапной идеей, стащил шарф с ветки и повязал его снеговику на шею.

— Классно! Ну и залихватский теперь у тебя видок! — воскликнул он.

В тот же миг снеговик подмигнул мальчику черной пуговицей с двумя дырочками. Ваня опешил, а потом решил, что случайно залепил пуговицу снегом: ведь не может быть, чтобы снеговики подмигивали. Спохватившись, что опаздывает к обеду, он схватил рюкзак и помчался домой.

…Вечером, возвращаясь со снегокатом с горки, Ваня обнаружил, что снеговик исчез. Вместе с ним пропало все, что на нем было: ведро, шарф, морковка и две пуговицы. Ваня едва не заплакал от досады.

На полпути к дому он встретил заснеженного папу, тащившего на плече елку с перевязанными ветками.

— У меня снеговика разрушили! Я его целый час лепил, а потом вышел — нет его, — пожаловался Ваня папе.