– Это из-за Дженни.

Сначала полицейские и не думали сердиться. И даже комиссар, Феликс Стиллхард, добродушно захохотал.

– Вечно эти чертовы девчонки! – заговорщически подмигнул он. – Ну, мой мальчик, так что она тебе сделала, эта Дженни?

– Я ее никогда в жизни не видел.

Тут-то положение и начало портиться. Сперва полицейские решили, что ослышались.

– Погоди… ты уверяешь, будто даже не знаком с ней?

– Да.

– Ладно, пусть так… И при этом чуть ли не до смерти уходил приятеля из-за этой самой Дженни. Странно, правда?

– Я не хотел, чтобы он издевался над Дженни.

– Но коль скоро ты с ней не знаком, какое тебе дело?

– Я люблю ее.

Отодвинув подчиненных, Феликс Стиллхард встал перед сидевшим на стуле Людовиком.

– Слушай внимательно, мой мальчик. Все присутствующие в этом кабинете могут подтвердить, что я человек не злой и никогда не старался чинить лишних неприятностей тем, кого арестовали на моем участке, даже наоборот… Но я не потерплю, чтобы надо мной издевались, ясно? Иначе я становлюсь сердитым… и очень сердитым… И, уж поверь мне, это вовсе не в твоих интересах! А потому будь осторожен и думай, что говоришь. Ты едва не прикончил своего коллегу Ферди Херлеманна, который сейчас находится в больнице в прескверном состоянии. И все это из-за девушки, так?

– Верно.

– И как ее зовут?

– Дженни.

– Дженни… а дальше?

– Я не знаю.

– Где она живет?

– Нигде.

– Я тебя уже предупреждал: будь осторожнее, Людовик. И второй раз повторять не стану. Итак, где она живет?

– Нигде.

Наступила недолгая тишина. Полицейские наблюдали, как лицо их шефа постепенно приобретает пурпурный оттенок, а на висках вздуваются жилы. Судя по всему, комиссар огромным усилием воли сдерживал обуревавшее его бешенство.

– И ты считаешь нормальным, что эта девушка нигде не живет? – наконец слегка дрожащим от раздражения голосом спросил Стиллхард.

– Да.

– Почему?

– Потому что ее не существует.

Комиссар с размаху отвесил Сенталло пощечину. Казалось, в воздухе щелкнул хлыст. Людовик вскочил. Щека у него горела от боли. Стиллхард поспешно ретировался, а его подчиненные, бросившись на Людовика, с трудом удержали его и снова усадили на стул. В этот момент вошел Энрико Шмиттер…

В пять минут четвертого председательствующий приказал запереть двери зала заседаний. С удовлетворением убедившись, что все уже заняли места, Арнольд Оскар открыл заседание, пригласив первого свидетеля, Энрико Шмиттера. При этом он счел нужным пояснить присяжным.

– Господа, пока мы выслушаем показания господина Шмиттера не о том деле, по которому вам предстоит вынести приговор, а об избиении Ферди Херлеманна, ибо я считаю необходимым предоставить вам исчерпывающие сведения о прошлом обвиняемого, которые, как я надеюсь, помогут вам составить более определенное мнение к тому моменту, когда вам придется решать, виновен ли Людовик Сенталло в ограблении.

Мэтр Ремпье снова вскочил.

– Господин председательствующий, от имени защиты я протестую против такой постановки вопроса, – возмущенно бросил он. – После той истории на моего клиента не подавали никаких жалоб, и напоминание о ней может лишь настроить присяжных против обвиняемого.

Даром, что молодой адвокат – единственный сын Карло Ремпье, Арнольд Оскар не мог допустить, чтобы с ним разговаривали подобным тоном.