– Вот и все, – сказал Активист, коротким жестом придвигая к ним две кучки. Третья так и осталась лежать на поверхности верстака. – Желающие могут пересчитать.

– Чего там пересчитывать, – проворчал Дынников и потянулся к своей кучке. – Что мы, друг друга не знаем?

– Минутку, Мишель, – остановил его Активист, глядя при этом почему-то не на Тыкву, а на Телескопа. Сигарета по-прежнему дымилась в углу его рта, заставляя его сильно щуриться, и от этого казалось, что он не просто смотрит, а целится. – Эдик, ты ничего не хочешь добавить?

– Не понял, – высоким и ломким от волнения голосом сказал Телескоп и, по обыкновению, сильно потянул себя за кончик длинного крючковатого носа. Активист попытался заглянуть ему в глаза, но не смог – в линзах очков плясали блики от ламп дневного света, совершенно скрывая зрачки.

– Не понял? – удивленно переспросил Активист. – Повторяю: ты ничего не хочешь добавить нам с Майклом?

Телескоп вдруг одной рукой цапнул с верстака свою долю, а другой выхватил из-за пазухи наган. Взвести курок он не успел: стоявший в шаге от него Тыква нанес ему страшный удар локтем в лицо и сразу же добавил в солнечное сплетение. Щуплый Телескоп мучительно захрипел, складываясь пополам и норовя повалиться на испятнанный машинным маслом бетонный пол, но Тыква подхватил хиляка и заставил стоять прямо. Здоровенная пятерня Дынникова рыбкой нырнула во внутренний карман телескоповой кожанки и вернулась оттуда с добычей. Телескоп дернулся, но Тыква нежно взял его за глотку могучей пятерней и слегка сдавил.

– Что же ты, паскуда? – ласково спросил он, свободной рукой выворачивая наган из безвольно повисшей руки Телескопа. – Что ж ты делаешь-то, шваль?

– Это мои, – прохрипел Телескоп, хлюпая сочащейся из разбитого носа кровью. – Охренели вы, что ли? Мои это, ясно?

– Ясно, – кивнул Активист, раздвигая стодолларовые купюры бледно-зеленым веером и снова сбивая в пачку. – Ты пошел на дело, имея в кармане три штуки на мелкие расходы. Это, конечно, странно, но дело твое. Только почему они все в муке?

Телескоп вдруг ударил Тыкву коленом в пах, боднул его головой в подбородок и бросился к запертым воротам. Он успел сделать всего один шаг, прежде чем длинная, как стрела автокрана, ручища Тыквы ухватила его за воротник куртки и мощным рывком швырнула на пол.

Активист посторонился, давая Телескопу упасть, закурил новую сигарету и безучастно отошел в угол. Он докурил до самого фильтра, равнодушно разглядывая небрежно оштукатуренные стены гаража и невольно морщась от звуков, доносившихся из-за верстака. Убрав окурок в карманную пепельницу, он обернулся и негромко хлопнул в ладоши.

– Все, – сказал он, – достаточно. Оставь его, Медведь.

Одышливо пыхтя, Тыква отступил от распластавшегося на испачканном красным бетоне Телескопа. Делая шаг назад, он наступил на валявшиеся поодаль разбитые очки.

Оправа жалобно хрустнула под толстой подошвой тупоносого ботинка.

– Коз-зел, – процедил Тыква, озабоченно вращая кистью и прислушиваясь к своим ощущениям: ему показалось, что он повредил сустав.

Активист подошел к верстаку, брезгливо переступив через копошившегося на полу Телескопа. Телескоп издавал множество звуков – стонал, хлюпал, скреб подошвами по бетону, всхлипывал и что-то неразборчиво бормотал. Он напоминал огромного раздавленного червя – титанического опарыша, такого же бледного, грязного и отвратительного до тошноты.

Активист снова начал делить деньги. Пока он с ловкостью фокусника тасовал купюры, дрожащая, перепачканная кровью рука протянулась снизу и ухватила его за штанину.