«Да-да! И все потому, что в настоящее время стерва — бренд, сложившийся имидж успешной и самоуверенной женщины, которая знает себе цену и умело использует в своих интересах других людей».

«Особенно мужчин!»

«Еще бы! Это довольно циничная особа, живущая по своим собственным законам, придуманным для удовлетворения всех ее прихотей и желаний. Самобытная личность, не признающая никаких этических норм поведения, не гнушающаяся никакими способами достижения желаемого, вплоть до предательства, подкупа, шантажа, подлога, серьезных интриг и невинных интрижек, а также сплетен и злословия, мастерство которого оттачивается постоянно…»

«Пирог-то — откуда?» — прервала Мила ненаучную дискуссию своего ума, направив его усилия в нужное русло.

«Итак, откуда взялся пирог? — немедленно подхватил ум и продолжил свои рассуждения. — Яблочный пирог — как чудное воспоминание о счастливом детстве — позволяется только в особых случаях. Это в первые дни приезда к дядюшке, когда она балует себя малюсеньким кусочком, а также в день своего рождения, когда исполняет любые свои желания».

«И это — все?!»

«Пирог приходит на помощь также при возникновении какой-либо неразрешимой стрессовой ситуации, против которой всегда наготове весомый и безотказный аргумент в виде большого, если позволяет вес, и не очень, если не позволяет, куска яблочного пирога. Разумеется, вприкуску с твердым убеждением, не требующим никаких доказательств, что безвыходных ситуаций не бывает в принципе. Надо только сесть, все хорошо обдумать, и решение непременно отыщется».

«А что теперь-то?»

«М-м-м… — замялся ум. — Теперь, похоже, уважительная причина для поедания пирога-праздника или пирога-утешения отсутствует напрочь».

«Откуда это неприятное и тревожное ощущение, что я что-то забыла? Что здесь не так?» — попыталась Мила заставить рассуждать ум о том, о чем тот категорически не любил разглагольствовать. А именно — о подсознании, которое всегда считал своим конкурентом, вот и старался заглушить его чрезмерной громкостью и потрясающей — разумеется, на его собственный взгляд — логикой.

Мила лежала недвижно, пытаясь услышать хотя бы шепот подсознания по поводу выкрутасов памяти, но оно упорно молчало, так как самоуверенный, наглый и деятельный ум уже вступил в свои права и не оставил конкуренту ни единого шанса, чтобы хоть как-то себя проявить.

Беспокойство усиливалось, но вставать все равно не хотелось. Чувство слабости вдруг переросло в тупую боль. Даже мысли потекли как-то непривычно вяло, словно через силу. Неужели она заболела? Этого только не хватало!

Мила открыла глаза. Взгляд уперся в стену из неотесанных бревен, щели между которыми лохматились клочьями пакли. Мила растерянно огляделась: а где же ее роскошная спальня с дорогущей эксклюзивной мебелью?

Она изумленно взирала на маленькую убогую комнатенку с низким потолком, создающим ощущение давящего пространства. Единственное небольшое оконце, сквозь которое пытается пробиться дневной солнечный свет, задернуто ситцевой занавеской. Вся меблировка — неширокая деревянная кровать, на которой лежит Мила, да небольшой комод со стоящим на нем складнем — трехстворчатой старинной иконой, а еще табурет, больше напоминающий маленький столик.

«Где я? Что случилось? Почему мне так плохо? Может, я попала в аварию и меня подобрали деревенские? Тогда почему не отвезли в больницу? И где охрана?! — Милу охватило злобное негодование. — Почему я до сих пор здесь! Уже весь мир должен броситься спасать меня, окружив вниманием и заботой. Безобразие: держать звезду в таком убожестве! Да как они смеют так со мной обращаться! Ну, они сейчас и забегают.