— Мне заявление на увольнение с какого числа писать? Могут отрабатывать заставить две недели. Макс, ты меня слышишь? — и остановилась резко.

— Что? А, да хоть с завтрашнего, — очнулся Максим, — про две недели я не знал, не хотелось бы. Как только рассчитаешься, сразу уезжаем.

— Тебя-то самого отпустят? — поинтересовалась Ленка, и Максим уверенно кивнул головой, улыбнулся невесело.

— Отпустят, еще и платочком вслед помашут на радостях, — отозвался он и за руку потащил жену к дому.

— Пошли быстрее, я есть хочу, и Фекла там голодает, — говорил он на ходу.

— Мог бы ей мышь поймать, — проворчала Ленка, — а сам ее курицей пообедать. Холодильник открыть не судьба?

Васька давно скрылась в подъезде, и Максим почти бежал к дому. В тамбуре темно, дверь в подвал вечно открыта, и черт его знает, кто может поджидать десятилетнюю девчонку в темноте. Но все обошлось, Васька уже стояла на лестничной площадке второго этажа, рядом терлась Фекла, настораживала уши, смотрела вниз.

— Тебе сколько раз говорить — вошла в квартиру, закрывай дверь, — напустился на дочь Максим, но Васька пропустила его слова мимо ушей.

— Ну, все, все, мы уже пришли, — отозвалась вместо нее Ленка, вошла вместе с дочерью в квартиру. Максим дождался, когда следом за ними прошествует кошка, переступил порог последним, захлопнул за собой дверь. Слава те, Господи, все дома, можно выдохнуть. И приготовиться к завтрашнему дню, а от того, что он принесет с собой, будет зависеть очень многое.

Удивить или хотя бы сбить с толку Максима было сложно, но, как оказывается, очень даже возможно. Для этого достаточно нескольких слов, написанных над неровными строками его рапорта «по собственному». «Отказать. Рассмотреть на дальнейшее прохождение службы» — Максим несколько раз перечитал резолюцию, потом зачем-то перевернул лист, осмотрел изнанку. Словно искал «Удовлетворить по существу» — стандартную формулировку соглашения между командиром и подчиненным. Но зря — пожелание кадровика «служить» действовало, но отдавало чем-то нехорошим, не то тухлинкой, не то горечью. И опасностью, еще непонятной, невидимой пока, но близкой и неотвратимой. Максим аккуратно сложил завизированный рапорт, убрал его в папку. Достал чистый лист, устроился на подоконнике и написал еще одно прошение — точно такое же, как и первое. Для того чтобы к вечеру получить бумагу с идентичной резолюцией. Два рапорта-близнеца лежали в папке, Максим неторопливо шел к дому. Еще полгода назад подобная резолюция на рапорте «по собственному» была бы немыслима. Все это было не просто странно, Максиму казалось, что он стал действующим лицом жутковатой игры. И правил в ней нет, вернее, они будут придумываться в процессе действа, на ходу, сочиняться под каждый шаг актеров. Заранее спрогнозировать ничего нельзя, можно только ждать и действовать по обстановке — подчиняться, сопротивляться или пытаться ускользнуть. Был и еще один вариант — попытаться изменить обстоятельства «под себя», но на этот шаг Максим решиться не мог. Будь он один — тогда ладно, можно рискнуть, но думать сейчас приходилось не только о себе. Остается ждать стартового выстрела и не прозевать первый ход.

Ожидание не затянулось, родственники погибших «мирных жителей» проявляли нетерпение. А также наглость, нахрапистость и нежелание даже выслушать другую сторону — они пострадавшие, и все тут, остальные должны тихо и быстро выполнять их пожелания.