На таком фоне все остальные заботы, связанные с Алешей, выглядели сущими пустяками. Ну да, мальчик бывал иногда чрезмерно впечатлителен, эмоционален и обидчив – но разве не все творческие натуры таковы? Главное, что у него было доброе сердце, а все остальное не так важно… Кроме разве что лени. К сожалению, во всем, что не касалось игр и чтения, маленький Алеша не проявлял особого усердия и любил иногда отлынивать от дела. Особенно это стало заметно, когда мальчик пошел в школу. Но я был начеку и уже с ранних лет не позволял будущему писателю лениться, ведь достичь той славы и успеха, которые были написаны ему на роду, можно было только тяжелым трудом. А лень, как известно, – смертный грех, с ней и душу погубить недолго.

Когда мой будущий Писатель вступил в пору отрочества, мне, конечно, прибавилось работы. Юности часто свойственно совершать необдуманные поступки, которые могут разом переменить судьбу, – и хранителю следовало постоянно быть начеку, чтобы уберечь его от опрометчивого шага. Но мне, признаться, это даже нравилось. Не люблю рутины. Подопечный, в душе которого бушуют бури, мне гораздо интереснее, чем какая-нибудь мещанка, которая всю жизнь думает лишь об обеде, ценах на ситец да ссорах с соседкой. Пускай Алешу метало и швыряло из стороны в сторону, но после долгих и мучительных сомнений он все-таки сделал правильный выбор жизненного пути и поступил в тот вуз, где можно было получить знания и умения, необходимые писателю. Тогда, во время учебы в университете, он и начал создавать свои первые книги, а я помогал ему во всех задумках и начинаниях как только мог.

Бурные страсти и душевные метания привели к тому, что в двадцать два года мой подопечный женился, а к двадцати трем уже сделался отцом. Не могу сказать, что я был рад этому событию, мне казалось, что он несколько поторопился начать семейную жизнь. Но изменить я ничего не мог – ведь мы, ангелы-хранители, не так уж властны над людскими судьбами, как думают об этом люди. Мы способны иногда подвести человека к благому решению, помочь ему самому отказаться от своих же дурных намерений или отклонить от него опасность, но этим все наши возможности ограничиваются. Свою жизнь со всеми испытаниями, счастьем и горестями каждый человек переживает сам – а мы лишь наблюдаем за ним и радуемся или печалимся в зависимости от того, что за выбор сделал наш подопечный. Мой, например, решил рано жениться на девушке, которую, собственно, даже и не любил. Ну что же, это было его право. К моему удивлению, рождение первенца сильно изменило его – недавний бунтарь превратился в наседку. Откуда только в нем взялись такие терпение, внимание, забота? Иногда мне даже казалось, что он перегибал палку: упоение отцовством уж слишком размягчало его. Он просыпался по ночам при малейшем шорохе, доносящемся из колыбели малыша, и потом долго сидел над ним с влажными от счастья глазами, погружаясь в новое для него чувство. Это становилось похоже на рабство. И раб был счастлив, что он раб.

Меня это совсем не устраивало. Я поведал свои сомнения хранителю его сынишки, но тот лишь посмеялся и напомнил мне, что чрезмерной любви не бывает и мы, ангелы, должны в таком случае радоваться, а не наоборот. Но я не был с ним согласен. Я жаждал для своего подопечного совсем другого. В этом человеке, согласно Книге Судеб, были заложены большие страсти, которые, как мне казалось, затухали под мягким грузом каждодневной семейной идиллии прямо на моих глазах. Алексей не имел права так отдаваться одному чувству, это обедняло его, отрывало от главного дела жизни – написания книг…

Однако я вынужден извиниться перед моими читателями за то, что начал свое повествование совсем не с того, с чего следовало.