Но не в последний.

Лиин вполз в свою спальню, растворил настежь окно, пытаясь выветрить из себя запах чужой крови, смешанный с ароматом свежескошенной травы… ароматом довольной лозы… он ненавидел этот запах! Себя ненавидел!

Он вполз на кровать, свернулся клубочком и заснул, моля всех богов, чтобы никогда не просыпаться. И впервые за последние десять лет он засыпал не думая о своем архане…

— Зир… Зир, сволочь, забери меня отсюда, — прохрипел он, уже зная, что его никто не услышит.

А когда он проснулся, свет, проникающий через окно, стал уже по-вечернему медовым, а Алкадий сидел на краю кровати и изучал лицо ученика внимательным взглядом:

— Ты научишься находить в этом удовольствие, — усмехнулся он.

— Зачем?

— А зачем мы забиваем скот? Ради мяса? Шкур? Почему не возмущаемся каждый раз, когда волк убивает в лесу зайчонка? Потому что такова наша природа, Лиин. Не видеть того, что нам неудобно. Ты тоже хотел не видеть, но я тебе этого не позволю.

Лиин ничего не ответил. Подавив новый приступ рвоты, он отвернулся к стенке, надеясь вновь забыться тяжелым сном. Но забыться не удалось. А Алкадий все почему-то не уходил… и в комнате так страшно воняло свежескошенной травой.

* * *

Белоснежные цвета, минимум роскоши, безупречный порядок: покои Армана были похожи на него самого, идеальны. Обычно и Арман был идеален: спокоен и рассудителен.

Но сегодня архан злился, Нар редко видел архана столь злым, если не сказать, никогда. Обычно Арман был внешне холоден и лишен эмоций, и Нару приходилось угадывать его настроение по едва заметным мелочам: ноткам в голосе, складке между бровями, холодной, пробивающей дрожью, улыбке. Временами по скупым жестам или по чуть изменяющейся походке. Другие не замечали и этого: Арман с детства умел скрывать истинное настроение. Но всегда старался быть справедливым и душить в себе лишающие разума эмоции. И если уж карал, то за дело. И больше всего не прощал неповиновения.

Но Нару пришлось, и, даже зная о цене, он бы заплатил еще раз. И однажды Арман поймет.

— Мой архан, — поклонился он, закончив туалет старшого.

Арман холодно кивнул и подошел к зеркалу. Те же белые цвета, что и всегда. Отсутствие швов, которые заменяли тонкой работы застежки, идеально уложенные складки верхней, полупрозрачной туники, падающие на ладони кружева, скрепленные на запястьях широкими серебряными браслетами, исписанные знаками рода: Нару пришлось долго и упорно всему этому учиться. И Арман терпел и его ошибки, и его неудачи, хотя для него, как и для любого придворного, одежда значила очень много.

Волосы Армана, длинные, гладкие и почти белоснежные, были теперь собраны в хвост, на широком поясе спрятался кинжал с тонкой работой рукоятью: Нару самолично пришлось объяснять мастеру, что его архану не нужна красивая игрушка, ему нужно оружие, которое выглядело бы игрушкой. И боевой бич, который Арман использовал крайне редко: его любимое орудие смерти. Со всем этим Арман выглядел придворным, грозным придворным, подойти к которому отваживались немногие. А зря. Он никогда и никого не трогал без причины.

Арман был сильным воином, но слабоватым магом. И сегодня утром у него забрали его щит…

— Мой архан, — едва слышно сказал Нар, накидывая на плечи Армана белоснежный, оточенный мехом, плащ. — Может, сегодня ты все же останешься в замке?

— И буду прятаться подобно милой, красивой принцессе, не так ли, Нар? — усмехнулся Арман, и это были его практически первые слова, обращенные к харибу после наказания. — Из-за каприза какого-то мальчишки?

— Мой архан… — вздохнул Нар. — Может, ты все же попробуешь поговорить с Астэлом? Мальчик, кажется, смышленый… он просто неправильно все понял.