Кранц оставалась на месте, пока из салона не вышел последний пассажир. Затем она присоединилась к членам экипажа, спустилась вместе с ними по трапу и направилась к терминалу. На всем долгом пути по бесконечным коридорам Кранц ни на шаг не отставала от Нины, а та болтала обо всем на свете, от Путина до Распутина.

Когда команда «Аэрофлота» дошла до паспортного контроля, Нина провела свою подопечную вдоль длинной очереди к выходу с табличкой «Только для экипажей». Кранц пристроилась за Ниной, которая не переставала болтать, даже отдав инспектору свой паспорт. Инспектор перелистал странички, сверил фотографию с оригиналом и бросил:

— Следующая.

Кранц отдала паспорт. Инспектор так же внимательно посмотрел на фотографию, затем на женщину, которая была на снимке. Улыбнулся, махнул — проходите — и занялся вторым пилотом, который стоял за Кранц.

— Поедешь с нами в автобусе? — спросила Нина, когда они вышли из здания аэропорта.

— Нет, — ответила Кранц, — меня мой парень встречает.

Нина попрощалась и вместе со вторым пилотом перешла дорогу.

Эндрюс бережно поставил картину Ван Гога на мольберт посреди гостиной.

— Ну, что скажете? — спросила Арабелла и отступила на шаг, чтобы полюбоваться.

— Вам не кажется, что господин Накамура может посчитать это несколько… — Анна запнулась, подыскивая подходящее слово, не обидное для хозяйки дома.

— Грубым, прямолинейным, в лоб? Какое слово вы искали, дорогая моя? — спросила Арабелла. — Давайте признаем, что мне позарез нужны деньги, время на исходе и у меня не осталось почти никакого выбора.

— Трудно в это поверить, глядя на вас, — заметила Анна, восхищаясь ее длинным вечерним платьем из розовой шелковистой тафты и бриллиантовым ожерельем. По сравнению с нарядом Арабеллы короткое платье Анны от Армани казалось немного будничным.

— Когда, по-вашему, он примет решение?

— За считанные мгновения — как все великие собиратели. Ему потребуется не больше восьми секунд, — ответила Анна, не сводя глаз с Ван Гога.

— Так выпьем за это, — предложила Арабелла.

Эндрюс приблизился с серебряным подносом, на котором стояли три фужера.

— Бокал шампанского, мадам?

— Спасибо, — сказала Анна, беря узкий фужер на длинной тонкой ножке. Когда Эндрюс отошел, ее взгляд упал на зеленовато-черную вазу.

— Какая красота! — вырвалось у нее.

— Подарок господина Накамуры, — сказала Арабелла. — Я просто в смятении. Кстати, надеюсь, я не допустила бестактность, выставив ее, пока господин Накамура все еще в моем доме.

— Разумеется, нет, — успокоила ее Анна. — Господин Накамура будет польщен. — И добавила: — В этой комнате ваза не просто смотрится, она сияет. В отношении истинного гения действует лишь один закон. Произведение любого искусства всегда на своем месте в окружении столь же гениальных творений. Не сомневаюсь, что у себя на родине ее создатель, кем бы он ни был, считается мастером.

— Не совсем так, — раздался голос у них за спиной.

Арабелла и Анна одновременно повернулись и увидели господина Накамуру, облаченного в смокинг.

— Не считается мастером? — удивилась Анна.

— Нет, — ответил Накамура. — В вашей стране великих людей посвящают в рыцари или жалуют им титул баронета, тогда как в Японии мы воздаем таким талантам, именуя их «национальным сокровищем».