Ксавье де Монтепен. Лучше умереть!
Часть первая ПОДЖИГАТЕЛЬНИЦА
В тот момент, с которого начинается наш рассказ — 3 сентября 1861 года, три часа дня, — женщина лет двадцати шести шла по дороге, ведущей из Мэзон-Альфор в Альфорвилль. Женщина эта, одетая в скромное, но чистое траурное платье, была среднего роста, великолепно сложена и не просто хорошенькая, а скорее красивая — той красотой, что обычно вызывает симпатию и пленяет. Светлые, с рыжеватым отливом волосы, длины и пышности почти невероятной, толстыми жгутами охватывали непокрытую голову. Под роскошной прической на матово-бледном лице светились большие, полускрытые длинными густыми ресницами глаза. Рот у нее был маленький; четко очерченные губы цвета спелой вишни чуть приоткрывали ослепительно белые зубы. В правой руке она несла жестяной бидон с подвижной ручкой, левой сжимала розовую ручонку мальчика лет трех, который неспешно вышагивал, таща за собой на веревочке сделанную из дерева и картона лошадку с набитым паклей животом. — Но, лошадка! — кричал малыш. От сильного рывка игрушка потеряла равновесие и упала на бок. В пятый раз за последние четыре минуты. Женщина тотчас остановилась. — Ну-ка, Жорж, — ласково и нежно сказала она ребенку, — подними свою игрушку и неси в руках, милый. Иначе мы слишком задержимся в пути. — Хорошо, мамочка. Ребенок послушно ухватил лошадку за голову, зажал под мышкой, потом взял мать за руку, и оба вновь пустились в дорогу. Они прошли мимо Шарантонского форта и вскоре добрались до окраины Альфорвилля. Женщина вошла в бакалейную лавочку. Из соседней комнаты тотчас появилась могучего телосложения особа — явная любительница поболтать. — А, это вы, госпожа Фортье! — сказала она. — Добрый день, госпожа Фортье… Чего изволите? — Керосина, пожалуйста… Торговка удивленно всплеснула руками и воскликнула: — Керосина!… Опять! Господи, куда это вы его так быстро деваете? Брали же уже вчера. — Малыш, играя, опрокинул бидон… — ответила госпожа Фортье. — Ах, вон оно что! Хорошенькое дело! И сколько возьмете? — Четыре литра, пожалуйста, чтобы не ходить так часто. Лавочница засуетилась, собираясь отмерить требуемую жидкость. — Сколько ж все-таки бед из-за этих мальчишек! — говорила она, наливая керосин. — Знаете, а ведь ваш малыш, опрокинув бидон, весь завод мог спалить. Для этого и спички хватило бы. Ах! Да, да, Боже мой! Так и до беды недалеко!… — Уж я-то понимаю. Я еще его, беднягу, хорошенько отругала, хотя он вовсе не нарочно это сделал. Бежал, споткнулся и упал. Конечно, он пообещал, что больше так не будет. — Будем надеяться, что он сдержит слово! А как вам ваша новая работа, госпожа Фортье, нравится? — Еще бы; как же иначе! При всем моем несчастье это самая настоящая удача. — Вы, должно быть, зарабатываете столько же, сколько шитьем… только хлопот намного меньше… — Конечно, это так, но, если бы я на всем подряд не экономила, вряд ли мне удалось бы свести концы с концами… Сами подумайте… Двое детей! — А ваша младшая, Люси, она у кормилицы? — Да, в Бургундии, в Жуаньи. — И дорого вам это обходится? — Тридцать франков в месяц… — ответила женщина. Потом, тяжело вздохнув, добавила: — Ах! Бедный мой муж, мне так его не хватает! — Верю, госпожа Фортье, верю. Он был мужчиной и зарабатывал семь-восемь франков в день. — И был таким добрым… честным… таким храбрым! И так меня любил!… Та машина, что убила его, разорвала вместе с ним на кусочки все мое счастье… Госпожа Фортье провела рукой по лицу, отирая побежавшие из глаз крупные слезинки. |
