— Я оказался совсем безоружен! — запинаясь, проговорил разъяренный миллионер. — Ну что ж, значит, все кончено… и вместе со мной погибнет моя ни в чем не повинная дочь.

— Все зависит от вас, — заметил художник, — сначала расплатитесь… а потом посмотрим.

Жак Гаро, в душе которого мелькнул проблеск надежды, произнес:

— Но у меня нет здесь такой суммы…

— Увольте, сударь… Сегодня утром вы получили у своего банкира как раз пятьсот тысяч франков; эту сумму вы намерены были выплатить своему сообщнику, Овиду Соливо; вчера он был арестован. Уж поверьте… и сделайте это добровольно.

Лже-Арман открыл ящик стола и достал пять пачек.

— Здесь пятьсот тысяч франков… — сказал он.

— Хорошо, — произнес Этьен, раскладывая деньги по карманам. — А теперь возьмите ручку и напишите то, что я вам продиктую.

Бывший альфорвилльский мастер покорно приготовился писать.

Художник продиктовал:

— Я, Жак Гаро, в присутствии господина Этьена Кастеля и господина Рауля Дюшмэна признаюсь…

Жак Гаро замер, на лбу у него выступил пот.

— Вы хотите, чтобы я сознался во всем письменно… — произнес он, — но, имея на руках такое признание, вы сможете погубить мою дочь… Я не буду ничего писать.

Внезапно в кабинете появилась Мэри. Медленно, словно сомнамбула, она подошла к столу.

— Вы будете писать, папа, — молвила она; голос ее звучал так, будто доносился уже из могилы.

Жак Гаро рухнул перед дочерью на колени и, протягивая к ней руки, с трудом проговорил:

— Девочка моя… детка моя дорогая… Они хотят опозорить нас обоих.

Однако сопротивляться у него уже не было сил. И он сделал то, что велела дочь, — она словно окаменела, опершись рукой о стол. Художник принялся диктовать:

— …признаюсь в следующем:

В том, что прилагаемое к этому документу письмо я написал Жанне Фортье в сентябре 1861 года и подписано оно мною лично.

В том, что в тот же день я украл у господина Жюля Лабру, владельца завода в Альфорвилле, деньги в сумме свыше ста девяноста тысяч франков.

Жак снова замер.

— Нет… нет… — пробормотал он, протестующе выпрямляясь.

— Пишите, папа, — повторила Мэри, — иначе я сама напишу это за вас.

Несчастный, опустив голову, дописал продиктованное. Этьен Кастель продолжал:

— В том, что украл у своего хозяина, Жюля Лабру, не только деньги, но и чертежи его последнего изобретения; поджег завод и убил его самого.

В том, что покушение на жизнь Люси Фортье было совершено моим сообщником, Овидом Соливо, равно как и попытка убийства Жанны Фортье, которую я узнал в разносчице хлеба Лиз Перрен; за оба преступления я заплатил деньгами.

Жак Гаро дрожащей рукой выводил эти строки. Внезапно в кабинете распахнулась одна из дверей; из кладовой, где, как полагал Жак Гаро, лежал хладный труп, смертельно-бледная, с багровыми, словно потеки крови, пятнами на шее вышла Жанна Фортье и заявила:

— Пусть этот человек сознается еще и в том, что только что пытался задушить меня собственными руками!

Этьен с Раулем, увидев Жанну, вскрикнули от удивления, Мэри — от ужаса. А Жак словно окаменел. Пот крупными каплями выступил у него по всему лицу, мокрые пряди волос прилипли ко лбу. Мэри взяла его руку и вновь положила на лист бумаги.

— Пишите, папа, — приказала она.

Жак Гаро приписал еще две строчки.

— А теперь поставьте свою подпись.

Несчастный злодей подписал, Мэри взяла признание и, протянув его Жанне Фортье, сказала:

— Теперь вы будете полностью оправданы, сударыня.