День был пронизан ярким солнцем – последним солнцем осени. Но в дощатом домике было так холодно, что стыли пальцы. И когда Рита с Игорем оказались на диване, то раздеваться не стали. Холод, таким образом, пришелся даже кстати. Рита, во всяком случае, не представляла, как они стали бы раздеваться друг перед другом. Или друг друга надо было бы раздевать? То и другое казалось ей одинаково стыдным.

Но ни в том ни в другом не было необходимости. Они целовались, сидя на холодом диване, и пар, просвеченный узкими солнечными лучами, пробивающимися сквозь щели в забитых досками окнах, вился вокруг их поцелуев.

И то, что они уже не сидят на холодном как лед диване, а легли на него, получилось как-то само собою, очень естественно. Как первый их поцелуй, как все, что делал Игорь.

– Не волнуйся, – шепнул он Рите. – О последствиях я подумал. Все будет хорошо.

Голова у нее кружилась, в глазах блистали пятна, будто она смотрела на расплавленный металл. От всего этого она даже не поняла, о чем он говорит. И когда заметила, что Игорь будто бы возится с чем-то, одновременно целуя ее, то не обратила на это внимания. И что означают его слова «подумал о последствиях», не поняла.

Все, что происходило между ними, оказалось для нее так физиологично, так… Совсем не так, как она ожидала! Да, болезненно все получилось и как-то… ненужно, поэтому ей было не до того, чтобы обращать внимание на подробности.

В общем, она была разочарована. Но даже разочарование было каким-то естественным, а главное, это не было разочарование ни в Игоре, ни в ее любви к нему.

Ну и к тому же она ведь знала, что болезненность и прочее подобное не должно удивлять при первой близости. Никто ей ничего, конечно, не объяснял – в скудном кругу маминой жизни никакой физической близости просто не существовало, другие там были заботы, – но кое-что Рита об этом читала. И в те мгновения, когда Игорь вздрагивал и вскрикивал, обнимая ее чуть не до боли, она успела подумать, что ничего страшного не происходит, потом будет лучше, и успела испугаться – ведь можно забеременеть! – и тут же сообразила наконец, что означала его предварительная возня, и сразу успокоилась.

Покой, охвативший ее, совпал с его поцелуями – легкими, нежными, уже без страсти и, она чувствовала, счастливыми. Рита знала, что Игорь счастлив тем, что между ними произошло, и счастлива была сама.

И они стали ездить на дачу так часто, как только могли. Холодное осеннее солнце сменилось дождями, потом пришли морозы, потом и снег выпал, а им ни до чего не было дела. Игорь привез на дачу обогреватель, и счастье полной, совершенной близости связалось в Ритином сознании с алым свечением раскаленной спирали, и с острым от возрастающего тепла запахом полыни, и даже с холодным кожимитовым диваном.

Вот диван этот дурацкий был холодным всегда, никакое тепло его не брало! Но и это не мешало крепнущему Ритиному счастью. Примерно через месяц дачных встреч неприятная физиология была уже неощутима, и близость стала совершенной, чистой, абсолютно равной всей романтике, которой Рита была переполнена в своей отдельности от окружающей жизни, в своем гордячестве, в своей резкости и в своем ожидании будущего.

О будущем они с Игорем говорили много. Нет, не о свадебных планах: Рита не считала это существенным и разговоров на эту тему не заводила, ну и Игорь не заводил их тоже. Но само собой было понятно, что будущее у них общее. В Москве, в движении вперед, в открытии лучшего, что было в каждом из них и что каждый из них и они вместе могли открыть в мире – огромном, бурном, полном необыкновенного.

Дачные свидания были только для них двоих. Но вся остальная их жизнь была разомкнута и распахнута. Любовь к Игорю пошла Рите в этом смысле на пользу: он был общителен, открыт, доброжелателен, и эта его манера передалась ей.