– Провалиться мне на этом месте, если сегодня нет еще какого-нибудь повода выпить, – сказал Родс под бульканье коньяка, наполняющего кружки.

– За империю! – предложил Пикеринг.

– За империю! – согласился Родс. От улыбки ямочка на подбородке стала глубже, а печальный изгиб полных губ смягчился. – Даже мерзкий премьер-министр, Гладстон, не смог остановить наступление империи на север Африки. Министерство иностранных дел наконец зашевелилось. Племена гриква получили статус британских подданных – просьба Ватербура удовлетворена. Лорд Кимберли заверил, что Западный Грикваленд станет частью кейптаунской колонии – и Британской империи.

– Замечательная новость! – вставил Зуга.

– Вы действительно так думаете? – Бледно-голубые глаза пытливо уставились на майора.

– Я в этом уверен, – ответил Баллантайн. – Единственный способ принести в Африку мир и цивилизацию – это поднять над континентом британский флаг.

После этих слов мгновенно воцарилась атмосфера дружеской непринужденности: все трое словно сблизились, даже не двинувшись с места, и разговор принял менее официальный оборот.

– Мы – самая передовая нация на свете, а потому обязаны выполнять свой долг в полной мере, – продолжал Зуга. Родс кивнул. – Мы уничтожили работорговлю в Африке, но это только начало. Если бы вы видели ужасные условия жизни на севере, царящие там дикость и отсталость, то поняли бы, как много еще предстоит сделать.

– Расскажите о глубинке, – попросил Родс тонким, почти жалобным, голосом, который так не вязался с его огромной фигурой.

– Глубинка… – повторил Баллантайн. Термин необычный, но пристал как репей, и Зуга невольно стал использовать это слово, описывая дикие земли, где довелось охотиться, путешествовать и мыть золото.

Молчаливый и задумчивый, Родс сидел на бревне, склонив лохматую голову. Он слушал внимательно, с почти религиозным пылом; каждые несколько минут встряхивался и поднимал взгляд, задавая вопрос; снова опускал голову, выслушивая ответ.

Зуга рассказывал о широких реках, неторопливо текущих в глубоких ущельях, где растут баобабы, а с зеленых отмелей, разинув розовые пасти с изогнутыми белыми бивнями, на путешественника скалятся стада бегемотов. От горизонта до горизонта, под синим небом, придавливающим землю мокрым одеялом тяжелых испарений, покачиваются гибкие стебли папируса на смертоносных малярийных болотах. Какое счастье выбраться оттуда, вылезти по крутым каменистым склонам на высокие плато, заросшие золотистой травой!

Словами, будто кистью, Зуга рисовал картины огромных пространств – равнин, усеянных стадами диких животных; прохладных зеленых лесов, ждущих топора; речушек с ледяной водой, которой можно напоить скот и людей.

Он говорил о давно исчезнувших царствах мертвых правителей, Мамбо и Мономотапа, которые построили города из огромных валунов – теперь покинутые и заросшие лианами. Древние боги сброшены с пьедесталов и разбиты вдребезги, основания стен подкопаны: корни диких фиг гибкими змеями ощупывают кладку, находя слабину, и сжимают камни, раздвигая их в стороны.

Неведомые шахтеры вырыли квадратные шахты и ушли, бросив груды вытащенной наверх породы – горы золотоносного кварца.

– Золото видно невооруженным глазом, – рассказывал Зуга. – Оно под ногами валяется, прямо посреди джунглей.

Звезда правителя Мономотапы давно закатилась, война сильно уменьшила количество подданных. С юга пришли жестокие завоеватели – отряды матабеле. Для них покоренные племена всего лишь скот, который презрительно называют «машона», «пожиратели грязи». Среди побежденных победители набирают рабов, а то и просто загоняют их, как дичь, чтобы доказать свою мужскую зрелость или потешить короля.