— Я лгала тебе прошлой ночью, — сказала она тихо и почувствовала, что краснеет. — Я не играла. Я только…

Фредди вскинула подбородок и прикусила губу. Ей не хотелось, чтобы он знал, как часто она вспоминает его поцелуи, прикосновение его мозолистых ладоней, как часто думает о нем… довольно!

— Я только прошу, чтобы вы дали Лес шанс, поскольку она это заслужила.

Лес поняла, что лежит в палатке. Алекс или Фредди… одна из них упомянула о дожде, который пришел с юга, поэтому палатки поставили для всех. Лес также знала, что тяжело ранена. Она видела, что левая нога у нее в бинтах, и чувствовала боль, накатывавшую, словно невидимое глазу течение под гладью теплого моря, баюкавшего ее на своих волнах. Лес не помнила переправы, не помнила и того, как Алекс зашивала ее рану. Погонщики заглядывали в палатку и говорили с ней, но что они говорили, Лес тут же забывала. Остались в памяти лишь обрывки фраз да кое-что из сказанного сестрами — они иногда забирались в палатку и сидели рядом с Лес, держа ее за руку.

— Лес, черт побери, ты слышишь, что я говорю?

Лес открыла глаза и улыбнулась Уорду. Полог палатки был откинут, и в нее пробивался свет костра. Она видела редеющие волосы Хэма и его сморщенное лицо. Да, красавцем он не был, совсем не походил на Принца Очарование, который должен был приехать за ней и увезти в дом, похожий на дом Лутера Морланда. Этот дом стоял на углу главной улицы, и перед домом была красивая зеленая лужайка, на которой росли цветы. Высокие тополя затеняли террасу, а за террасой находилась застекленная веранда, на которой тоже было много зелени…

— Но ты не похож на него, — пробормотала Лес, разочарованная увиденным.

Принц Очарование был высок и строен, и сквозь шевелюру его не просвечивал череп. Он не кричал, никогда не критиковал женщин и не заставлял их плакать. Принц Очарование не носил бумажных воротников и манжет. Не носил и фартук, в котором работают в лавке. Принц не видел для себя оскорбления в каждом брошенном на него взгляде. Принц Очарование не хватал женщин за руку так, чтобы оставались синяки. Даже разгневанный, он никогда не позволял себе поднять на женщину руку. И Принц никогда не поджимал губы так, чтобы они превращались в тонкую линию.

— Лес, послушай… — Уорд схватил ее за плечи. — Лес, они совещаются. Они говорят, что ты решила остаться. Они дают тебе неделю на выздоровление, затем ты должна или взяться за работу, или отказаться от участия. Ты слышишь? Я сказал Фриско, что ты остаешься, но он ответил, что хочет услышать это от тебя.

Его глазки казались крохотными буравчиками.

— Честное слово, я этому ублюдку надаю пинков!

Сказанное Уордом было совершенной глупостью. Лес, представив Уорда и Фриско рядом, рассмеялась.

— Вот увидишь! — прошипел Уорд, склонившись к ее лицу.

Лес взяла его за руку и улыбнулась.

— Я хочу домой, — сказала она.

Нет, не в дом на ранчо, а в тот — с лужайкой и застекленной верандой с остролистом за окном. В двухэтажный дом, уютный и красивый, туда, где изо всех окон не видишь быков. И где мебель не напоминает о лонгхорнах…

— Лес, я тебя предупреждаю! Когда Фриско спросит тебя, ты скажешь, что остаешься.

— Остаешься?

Она нахмурилась, стараясь понять, о чем говорит Уорд. Может, он хочет сказать, что возьмет ее на прогулку в своем экипаже, что они будут кататься при луне и он станет целовать ее и ласково смотреть в глаза?

— Ты меня любишь? — спросила она неожиданно. — Ты мне никогда не говорил этих слов.

— О Боже… Сколько опия тебе дает Алекс?

— Я хочу, чтобы ты смотрел на меня так, как Дэл смотрит на Фредди.