Джон повел Алекс подальше от костра — они, естественно, искали уединения. Они шли в обнимку, заглядывая друг другу в глаза. Фредди не сомневалась, что Алекс научится обращаться с протезом как с родной ногой, ибо все, за что она бралась, Алекс всегда доводила до совершенства.

Дэл обнял Фредди, коснувшись подбородком ее макушки.

— Что бы ты ей ни сказала, каким бы образом ни помогла… Я рад.

— И я тоже, — ответила она тихо, глядя, как Джон подхватил под руку споткнувшуюся Алекс.

Она слышала, как они оба рассмеялись, видела, как повернулись друг к другу лицом и слились в один силуэт.

У Алекс был Джон. У Лес был Лутер. У Фредди — еще несколько дней горько-сладостного счастья.

Долгое, трудное путешествие подошло к концу.

Стадо улеглось спать на берегу Смоки-Хил-Ривер, что протекает в паре миль от Абилина. Утром они поведут лонг-хорнов по главной улице к загонам, где стадо пересчитают, взвесят, а затем погрузят в железнодорожные вагоны и повезут в Чикаго.

По традиции последнюю ночь никто не спал. Все сидели вокруг костра, вспоминая все самое хорошее и самое плохое, что случилось за время перегона, и заранее смеялись над теми байками, полными выдумки и преувеличений, которые рассказывали и будут рассказывать друг другу ковбои от Техаса до Канзаса. Фредди слушала их, сколько могла, но понимая, что настроение ее не улучшится, готовая расплакаться и не желая портить другим праздник, отошла от костра. В последний раз она хотела посмотреть на спящий скот, в последний раз послушать, как во сне фыркают быки, а затем, коротко промычав, снова ложатся.

Как она и думала, Дэл последовал за ней в темноту, подошел к ней сзади и обнял за талию. Вместе они слушали, как ковбои в ночном обходе поют потихоньку нескончаемые «колыбельные», успокаивая своими голосами дремлющий скот.

Каждую ночь они теперь уходили подальше, чтобы побыть вдвоем. Каждую ночь они любили друг друга, но чувство безнадежности и отчаяния мешало им сполна насладиться страстью. Фредди знала, что эта ночь будет худшей из всех. Закрыв глаза, она прислонилась к его груди, призывая себя не портить последнюю ночь слезами. Потом у нее будет сколько угодно времени, чтобы наплакаться всласть.

— Дэл, я могла бы поехать в Монтану… Мне понравится жить на ранчо, я знаю. Раньше я не могла бы так сказать. Теперь я знаю лонгхорнов и понимаю, что такое вести дела ранчо.

Дэл опустил голову и поцеловал ее в висок.

— Но ты возненавидишь снег и холодные зимы. И городов там нет, по крайней мере достаточно больших, чтобы построить театр, Фредди. — Помолчав, Фриско добавил: — Возле Сан-Франциско тоже могут быть ранчо.

Когда Фредди заявила, что скорее всего земля там распахана и засеяна, Дэл высказал предположение, что для него и в городе, возможно, найдется работа.

— Работа найдется, но только не по душе. Я знаю: ты рожден быть ковбоем.

Оба понимали, что их положение безнадежно. Этот разговор повторялся с вариациями не один раз, и всякий раз они думали, что вот-вот найдут ответ, который по случайности просмотрели.

— Я люблю тебя, Фредди! И это меня убивает.

— Дэл, послушай, я плохая актриса, и идея о приобретении театра с самого начала была идиотской. Позволь мне поехать в Монтану с тобой. Я готова от всего отказаться, только не от тебя!

— Фредди, Дэл! — окликнула их Лес, толкая перед собой Алекс в кресле-каталке. — Мы хотим с вами поговорить.

Фредди неохотно выскользнула из объятий Дэла.

— Алекс, скажи им, что мы решили.

Алекс наклонилась, ставя коляску на тормоз, и луна блеснула серебром на ее светлых волосах.

— Во-первых, я хочу сказать, что коляска — не шаг к отступлению, просто я не хотела спотыкаться о кочки в темноте и падать через каждые две минуты, шагая на протезе, к которому еще не успела привыкнуть.