— Мой конь упал и скинул меня, и я, о Боже, я так испугалась, так испугалась… Я была уверена, что меня сейчас раздавят, земля так дрожала, что даже стоять было трудно, не говоря уже о том, чтобы бежать. А они все приближались, и бежать мне было некуда, и…

Она снова обхватила его за талию, прижимаясь к нему так, словно хотела слиться с ним воедино и укрыться в нем. Она потеряла шляпу и ленту, и волосы ее рассыпались по плечам и спине — черные буйные кудри. Он посмотрел на нее в нерешительности, затем обнял и прижал, дрожащую, к груди, что-то бормоча ей в висок.

— Все позади, ты не ранена, Фредди, все в порядке.

Он повторял эти слова машинально, не думая, потому что в тот момент, когда руки его сомкнулись у нее за спиной, он потерял способность соображать. Тепло ее трепещущего, живого и горячего тела, ее запах выжгли из сознания все мысли. Он гладил ее по спине, растирая болезненно напряженную спину, стараясь расслабить, успокоить. Сквозь ткань двух рубашек он чувствовал тепло ее полной груди и сходил с ума. Она была здесь, жаркая и желанная, и тело Фриско ответило мгновенным и мощным возбуждением.

Она подняла голову, и ее губы оказались в дюйме от его губ.

— Мне так жаль, что я потеряла коня, он…

— Это бывает, — хрипло пробормотал Фриско.

В лунном свете ее влажные глаза были темными и бездонными, и в них застыла тайна — древняя как мир. С каждым вздохом грудь ее вздымалась чаще, упираясь в его твердую мускулистую грудь. Ладони его легли на крутой изгиб ее бедер, задержавшись на краткий миг, которого оказалось достаточно, чтобы она поняла все. Фриско поймал тот миг, когда Фредди осознала, что стоит в его объятиях, почувствовала его возбуждение и поняла, что он хочет ее. В глазах ее мелькнул свет, она качнулась ему навстречу и опустила взгляд на его губы.

Если бы она отшатнулась, просто сделала шаг назад, на этом бы все и кончилось. Но она находилась в том же оцепенении, что и он, и так же была готова к этому нежданному чуду, как и Фриско. Она стояла неподвижно, хрипло, с трудом дыша, не отводя взгляда, когда ладони его заскользили вверх, приподняли ее грудь и замерли там. Приятная тяжесть нежной плоти легла на ладони. Хриплый стон вырвался из его горла, когда она, судорожно глотнув воздух, тихо застонала и бедра ее качнулись ему навстречу. И в этот миг мозг его словно раскололся от взрыва.

Его захлестнул самый древний из всего сущего инстинкт. Руки его судорожно сжали ее ягодицы, он прижимал ее бедра к своим, давая ей ощутить всю меру своего желания. Тот же инстинкт овладел и ею, и веки ее затрепетали, она застонала, тело ее расслабилось и обмякло. Вместе они упали на колени, и она, приоткрыв глаза, прошептала:

— Дэл…

И вот тогда он поцеловал ее — не трепетно и нежно. Он целовал ее не для того, чтобы успокоить. Он брал ее рот с жадностью, почти жестоко, желая наказать за то, что она обладала телом, которое терзало и мучило его, за то, что она сказала ему, будто его поцелуй ничего для нее не значил. Он должен был наказать ее за то, что она позволила подонку Колдуэллу называть себя «сладенькой» и «крошкой», за то, что она вообще думала о ком-то еще, кроме него, Дэла Фриско.

Нет, она не была больше неподвижной в его объятиях. Руки ее взметнулись к его лицу, и она поцеловала его в ответ, неожиданно для него с той же яростной страстностью, так же грубо и жадно. Словно вдруг проснулась среди лунного света и, обнаружив, что жива, почувствовала неутолимый чувственный голод. Закинув руки ему на шею, она наклонилась вперед, сбив его на землю, и сама упала вместе с ним. Прижав свой рот к ее полуоткрытым губам, он перекатил ее на спину и стал целовать, целовать, словно пил ее сок и никак не мог напиться всласть. Как в горячечном бреду, они, сжимая друг друга в объятиях, катались по земле, полоумные от желания, распаленные от взаимных ласк, оба на грани безумия.