Лука Лукич кивнул Коське и зашагал из вокзальчика.

— Уже на лед? — спросил его кто-то у двери и, не дождавшись ответа, добавил: — Гляди, будешь рыбу кормить… Не развиднелось еще, а на озере полыньи…

— Я не на лед, я просвежиться, — ответил Лука Лукич, а когда они переходили рельсы, сказал Коське: — Надо уметь по льду ходить — тогда рыба будет тебя кормить, а не ты рыбу…

Еще было темно, и небольшой городок с удивительным названием — Солнечногорск — спал, и только на уличных столбах туманно горели фонари. Они шли по улице, потом вышли на какое-то шоссе, свернули направо и двинулись вдоль глубокого канала с черной, незамерзшей водой, в которой отражались горящие окна фабричного корпуса.

В лицо Коське ударил ледяной режущий ветер и мгновенно выдул все тепло из-под пальтеца. Он вбирал руки в рукава, дышал в варежки, на ходу приплясывал с одной ноги на другую, подергивал плечами.

Лука Лукич шел впереди крупным шагом, громадный, молчаливый, волоча на кожаном ремешке пешню, а за ним, часто перебирая ногами, семенил Коська. Временами Лука Лукич слюнил палец, выставлял руку навстречу ветру и тяжело вздыхал — это были единственные звуки, которые он издавал. Но Коська никак не мог понять, чем он недоволен.

Быстро светало. Из ночной мглы медленно выплывали и становились все отчетливей крыши домов, фабричная труба, тонкие лиловатые стволы дальних сосен.

Глухой забор, тянувшийся справа, вдруг оборвался, и Коська невольно вздрогнул. Перед его глазами открылось что-то огромное, бескрайное. Оно уходило вперед, терялось в тумане — и, конечно, враки, что это озеро. Никакое это не озеро. Это — океан, студеный Ледовитый океан, безбрежный и суровый…

По тропинке они спустились на лед.

В предутреннем сумраке кое-где тлели желтые огоньки, темнели невнятные пятнышки. Когда они подошли поближе, оказалось, что это люди.

— Вперед нас успели, обормоты! — сказал Лука Лукич.

Они подошли к одному рыболову. Он сидел на чемодане, широко расставив ноги, и, сгорбившись, пристально смотрел на небольшую круглую дырку во льду. На краю лежала крошечная, чуть подлиннее авторучки, удочка без поплавка.

— Ну и как? — спросил у него Лука Лукич.

— Дрянь, — ответил тот. — Ни одной поклевки. Может, еще рановато.

— Ветер переменился, — сказал Лука Лукич. — Вишь, с севера задувает. Какая уж тут рыба…

Они пошли дальше. Справа и слева уже едва заметно вырисовывались берега, но впереди еще лежала неведомая загадочная страна, окутанная туманом и мглой.

Коська старательно ставил свои маленькие девчачьи ботики в широкие следы резиновых сапог Луки Лукича и смотрел по сторонам. Утро занималось все ярче, все шире. Откуда-то сбоку вдруг закричал петух, и тотчас по невидимым дворам покатился разноголосый петушиный клич. Потом где-то залязгали калитки, застучали ведра, раздались звучные голоса. Коське казалось, что они идут посередине сельской улицы — так четко доносились до них звуки утренней побудки.

Они пересекли санную дорогу, кривую, в темных яблоках конского навоза и желтых пятнах, в соломинках и клочках сена, втоптанных в снег. Пахло деревней — парным молоком и кислыми овчинами.

Под ногами сухо похрустывал прихваченный морозцем наст. Вокруг лежали голубые волнистые снега, чуть освещенные бледным зимним рассветом. Кое-где торчали ледяные торосы, крутые бугры и сугробы, и Коське казалось, что нет, не за рыбой приехали они сюда.