При имени Борджиа дрожали не только его враги. Когда Венеции, вовсе не желавшей усиления опасного герцога, удалось подкупом переманить на свою сторону три четверти капитанов его войска, Чезаре не стал ни сдаваться, ни перекупать изменников обратно, он просто набрал новую армию, причем много большую прежней. Иль Валентино поистине становился опасным, это понимали все: и итальянцы, и французы, и испанцы. И каждый по-своему желал использовать эту силу, в то же время строя планы уничтожения Борджиа.

Сознавал ли сам Чезаре, что петля вокруг него затягивается? Наверное, он был слишком умен, чтобы не понимать этого. Одному против столь многих, наступавших со всех сторон, не устоять. И тогда он затеял смертельную игру, ведя переговоры и с французами, и с испанцами. Конечно, когда два колосса дерутся, некто поменьше вполне может спокойно урвать свой кусок, помоги ему Папа, возможно, Чезаре и удалась бы его хитрость, но…

Вмешалось Провидение.

В Ферраре снова чума, и все семейство разъехалось кто куда по загородным дворцам, предпочитая жить отдельно.

На виллу Эсте в Меделане примчался гонец из Рима. По тому, что он приехал прямо к Лукреции, минуя старого герцога и Альфонсо, стало ясно, что весть касается именно ее, а по взъерошенному виду самого гонца и совершенно загнанной лошади, что случилось что-то страшное.

– Донна Лукреция… – у Пьеретты перепуганный вид, – к вам…

– Что?

Ей было достаточно одного взгляда на приехавшего, чтобы понять все, вернее, разум уже понял, осознал раньше, чем гонец успел произнести первое слово, но все существо отказывалось понимать, принимать, осознавать, что именно сейчас произнесет едва живой из-за бешеной скачки человек. Хотелось крикнуть, чтобы его прогнали, казалось, если закрыть двери, то страшной вести не будет…

– Его Святейшество…

Лукреция только прошептала:

– Когда?

– Вечером в пятницу… Герцог Валентино тоже очень болен…

Гонец протянул ей письмо от кардинала Козенца. Лукреция взяла, почти не сознавая, что делает, развернула и уставилась в текст, не понимая, что видит перед собой. Анджела, обратившая внимание, что герцогиня держит письмо вверх ногами, усадила ее в кресло и забрала лист себе.

Кардинал Козенца сообщал, что болезнь Его Святейшества все же привела к смерти, вечером восемнадцатого августа он скончался. Герцог Валентино тоже болен и не встает, симптомы те же – жар, лихорадка, бред…

– Какая болезнь? – Анджела недоуменно уставилась на гонца. Тот пожал плечами:

– Говорят, Его Святейшество и герцог Валентино заболели после ужина у кардинала Адриано де Карнето… Но я толком не знаю, там многие заболели…

– Почему мы не знали?

Потом оказалось, что герцог Эрколе знал о болезни Папы, но не счел нужным сообщить об этом снохе. Посол герцога Феррары Костабили писал о болезни Александра и Чезаре, а вот сам понтифик, не желая беспокоить дочь, запретил сообщать ей о недуге, надеясь выкарабкаться, а когда стало совсем плохо, сделать это уже не успел. Да и до Лукреции ли ему было перед встречей с Господом?

Много десятков лет и даже столетия эта смерть будоражила умы. От чего мог умереть пусть и пожилой, но физически сильный человек, не участвующий в войне? Только от яда! Никто не сомневался, что Александра и его сына Чезаре отравили, но Чезаре пил разбавленное вино и потому выжил, а Папа нет. Была выдумана страшная и нелепая история о буфетчике, перепутавшем кувшины и налившем именно Борджиа вино с ядом, о том, что этот яд предназначался кардиналу Карнето, что Чезаре пил вино разбавленным, а потому остался жив…

Никто не задумался, что пир проходил в доме самого Карнето и «внедрить» туда своего буфетчика было бы подозрительным, что травить своего сторонника, только что вознесенного ими же, при том, что вокруг множество врагов, вообще нелогично, что помимо Папы и герцога заболели многие, что симптомы проявились через несколько дней и были очень похожи на симптомы простой малярии, лечить которую толком не умели…

В Ферраре свирепствовала чума, а в Риме малярия.