|
– Не пожелал бы стать фараоном! – вскричал камергер. – Так вот, Памбаса Мудрый, – продолжал принц, как будто не слышал его, – вот послушай. В этой старинной книге дано заклинание, которое может «избавить сердце от усталости» – старейшей, как тут говорится, и самой распространенной болезни в мире, которой не подвержены только котята, некоторые дети и сумасшедшие. Оказывается, что от этой болезни можно излечиться, говорит книга, если встать на вершине пирамиды Хуфу в полночь, в тот момент, когда луна – самая большая за весь год, и испить из чаши снов, произнося в то же время заклинание, выписанное здесь целиком на языке, которого я не знаю. – Но каково же достоинство заклинания, принц, если оно написано на языке, который знают все? – А какова польза, если этот язык не знает никто? – Более того, ваше высочество, как может кто нибудь забраться на пирамиду Хуфу, которая покрыта полированным мрамором? Даже днем, не говоря уж о полночи. И там пить из чаши снов! – Не знаю, Памбаса. Все, что я знаю, – это то, что я устал от этой глупости, да и от всего на свете. Расскажи мне что нибудь, что облегчит мое сердце, – мне как то тяжело. – Там в зале жонглеры, принц. Один из них говорит, что может подбросить в воздух веревку и влезть по ней на небо. – Когда ты сам увидишь, как он это делает, Памбаса, приведи его ко мне, но не раньше. Смерть – вот единственная веревка, по которой мы можем подняться на небо или спуститься в ад. Ибо не стоит забывать, что существует некий бог Сет (между прочим, меня назвали в его честь, как и моего прадеда, – почему, знают только жрецы). А еще есть и другой бог – Осирис. – Кроме жонглеров там еще и танцовщицы, принц, и у некоторых фигуры – просто красота. Я видел, как они купались в дворцовом озере, – даже сердце твоего деда, великого Рамсеса, порадовалось бы, глядя на них. – Мое сердце не порадуется – я не хочу, чтобы здесь плясали голые женщины. Придумай что нибудь другое, Памбаса. – Ничего не приходит в голову, принц. Впрочем, постой ка. Есть еще один писец по имени Ана – худой остроносый человек, который утверждает, что он твой близнец в боге Ра. – Ана! – сказал принц. – Тот самый, из Мемфиса, который пишет рассказы? Почему же ты не сказал сразу, старый глупец? Сейчас же впусти его, сейчас же! Услышав это, я раздвинул занавеси и, войдя, простерся перед ним со словами: – Я тот самый писец, о Царственный Сын Солнца! – Как ты смеешь входить без приглашения в покои принца, – начал было Памбаса, но Сети прервал его суровым тоном: – А ты, Памбаса, как ты смеешь держать этого умного человека за дверьми, как собаку? Встань, Ана, и, пожалуйста, не перечисляй мои титулы, мы ведь не при дворе. Скажи, ты давно в Танисе? – Много дней, о принц, – ответил я. – Все пытался попасть к тебе, но безуспешно. – И как же в конце концов тебе удалось? – За плату, о принц, – ответил я с невинным видом, – как, очевидно, положено. Привратники… – Понимаю, – сказал Сети. – Привратники! Памбаса, выясни, какую сумму этот ученый писец заплатил привратникам, и верни ему эти деньги в двойном размере. Так что ступай и займись этим делом. Памбаса ушел, бросив на меня украдкой жалобный взгляд. – Скажи мне, – промолвил Сети, когда мы остались одни, – ты ведь по своему мудрый: почему двор всегда порождает воров? – Думаю, по той же причине, о принц, по которой собачья спина порождает блох. Блохи должны жить, а тут как раз собака. – Верно, – ответил он, – и эти дворцовые блохи получают недостаточно высокую плату. Если я когда нибудь получу власть, я этим займусь. |
