|
На подставке большой хрустальной чернильницы без чернил лежала целая груда карандашей, перочинные ножи, машинка для чинки карандашей… В изящных коробочках из твердой, гладкой, побуревшей с годами кожи хранились марки, скрепки, канцелярские кнопки, а в кубке из молочно белого опалового стекла – монеты разных стран… В серебряном бокале без воды – роза и несколько высохших веточек ландыша… Жюстен мог сидеть здесь часами без дела, бродя мыслями и взглядом неизвестно где. Ему нравилась эта комната, ее стены, укрытые второй стеной книг, их теплые живые объятия. Потолок здесь был довольно высокий, так как двухсветная библиотека прорезала оба этажа, это придавало ей сходство с часовней, тем более что стена с одной стороны закруглялась и здесь за деревянной обшивкой, срезавшей угол, находились вделанные в стену шкафы; узкие и высокие окна, казалось, созданы были для цветных витражей. Когда Жюстен в первый раз опустил занавески из бумажного штофа, длинные и поэтому чуть торжественные, и зажег лампу из молочно белого стекла, он вдруг так остро ощутил себя непрошеным гостем, ворвавшимся в чью то чужую интимную жизнь, что невольно оглянулся, словно его застигли на месте преступления. В самом деле, этот дом был наполнен, нет, не призраками и привидениями, а чьим то живым и постоянным присутствием. Для чтения он выбрал «Трильби». Дух этой книги как то удивительно соответствовал духу дома, и Жюстен с умилением листал пожелтевшие страницы томика. Сам он никогда не читал этой вещи, но его мать – англичанка – в детстве рассказывала ему загадочную историю женщины, которая, обладая изумительным голосом, не могла спеть даже «Чижика» из за полнейшего отсутствия слуха, но затем некий чужеземец данной ему таинственной властью сделал из нее чудесную певицу. В тот день, когда этот человек умер, Трильби в самом расцвете своей славы, при полном зале вдруг потеряла голос. Сидя в красном бархатном кресле среди книжных полок, Жюстен отдавался на волю баюкающих интонаций неторопливого английского рассказа, голосу воспоминаний автора «Трильби», своим собственным воспоминаниям, и ему чудилось, что он познакомился с человеком, о котором ему много рассказывали. Трильби естественно прижилась в этом доме. * * * Как то утром он вернулся с прогулки раньше, чем обычно, с твердым намерением задать мадам Вавэн несколько вопросов. Он пошел даже на то, чтобы мадам Вавэн сама подала ему завтрак, вызвал ее на разговор – что, впрочем, не составляло большого труда – и удачно сумел избежать подробнейшего рассказа о ее собственной жизни. Мадам Вавэн суетилась, двигала кастрюлями и говорила. Она была оживлена, была в своей стихии, любые хлопоты по дому были так же свойственны ее природе, как свойственно курице клевать зерно и высиживать цыплят. Да она, пожалуй, и напоминала чем то курицу: тоненькие ножки и поступь враскачку, остренький носик и круглый глаз. Ходила она в черной блузе с мелким белым рисуночком – такую материю продают на рынках – и в черных шлепанцах: мадам Вавэн носила траур по покойному мужу. Нет, дом продавала вовсе не дама, дом принадлежал «Акционерному обществу недвижимости», мсье Мерлэну все таки должно быть известно, у кого он купил дом. По поручению кого все это делалось? Вот этого то она как раз и не знает… Может, и действительно дама, которая жила здесь несколько лет подряд, но только мадам Вавэн никогда ее не видела, потому что сама поселилась в этих местах недавно, впрочем, знай она, какие здесь люди, ни за что она не бросила бы своей торговли в Жизоре… Но у нее умер муж, и один агент «Общества недвижимости» совсем заморочил ей голову… Значит, с тех пор как мадам Вавэн поселилась в деревушке, дама ни разу сюда не приезжала? Нет, не приезжала, она уже говорила, что с тех пор, как поселилась здесь, дом так все время и стоял пустым. |
