|
Снова взвизгнули шины на последнем повороте, и машина проскочила – так проскакивает курьерский поезд мимо домика путевого обходчика – мимо строения в форме деревянного башмака, где блеснул и тут же исчез огонек; промчавшись единым духом через всю площадку, Жюстен резко затормозил перед белым кубом с надписью «Бар». Сразу же замолк преследовавший его топот копыт. Жюстен выскочил из машины… Ветер яростно набросился на него, схватил за волосы, раздувая полы плаща, обвивая спиралью брюки вокруг его ног. Он был на одном уровне с тучами, и клочья тумана проплывали мимо, всклокоченные, как шевелюра старых ведьм, маленьких женщин, укрывавшихся своими непомерно длинными волосами; и луна тщетно пыталась пробиться сквозь их седые, тусклые, перепутанные космы, цеплявшиеся за верх палаток. Жюстен постоял, упираясь в землю обеими ногами, и затем, наперекор всему, зашагал туда, где над тучами и туманом розовеет небо: пластмасса здорово горела, окрашивая небеса в конфетно розовый цвет! Жюстен шел, уставившись ввысь, в небеса; он споткнулся о веревку, закреплявшую палатку, и упал во весь рост. Словно подножку ему дали. И в ту же минуту он в отдалении услышал: гоп гоп гоп, гоп гоп гоп… топот копыт, отбивающих такт галопа. Ночь видений, призраков, в такую ночь человеку может открыться магическая формула… Он шагал среди лабиринта полотняных стен, с пугливым замиранием сердца огибал углы, твердя про себя: никогда, никогда мне отсюда не выбраться! А гоп гоп гоп все еще раздавалось, ближе, совсем близко… Почудилось ли ему, или он действительно заметил огонек в оконцах деревянного башмака? Сейчас любая живая душа помогла бы ему справиться с этим паническим страхом… Он плутал по лабиринту, очевидно, кружил на месте. При виде длинного ряда уборных он с облегчением вздохнул, и распахнутые двери начали громко хлопать в честь его появления… Жюстен побежал, он торопился добраться до шоссе. Тропинка, ведущая к «башмаку», вдруг словно по волшебству появилась перед ним. Высокие, острые, как лезвия травы, колючки, цеплявшиеся за брюки, словно предупреждали: «Не ходи туда, Жюстен, ой, не ходи!» Наконец он добежал до «башмака». Нет, он не ошибся – внутри горел свет. Жюстен подобрался к окошку и прильнул лицом к стеклу: при свете свечи он разглядел человека, сидевшего к нему спиной. Очевидно, это был барон… Все может быть. Сидевший на слишком низеньком для его длинных ног стуле человек писал что то, держа на коленях чемоданчик, заменявший ему стол… Жюстен долго стоял и смотрел, как он пишет… Может быть, он пишет к Бланш? Кому вообще, кроме Бланш, можно писать? Жюстен не постучал в окошко. Тихо, очень тихо он удалился, боясь, что его заметят… А что если барон встанет, увидит его… Взгляд, голос того, что когда то было человеком и от чего осталась лишь одна скорлупа… Жюстен побрел обратно, и мысль, что этот призрак смеет писать ей, Бланш, внезапно возмутила его… Писать Бланш, говорить ей о любви! Ну, а все остальные?… С любого пункта, где бы они ни находились, из отеля «Терминюс», из «Американскогобара», из лаборатории, из обсерватории, из парижской квартиры или из своего кабинета каждый мог взять и написать Бланш… Вся эта шайка призраков смеет писать Бланш, из плоти и крови, живой, реально существующей Бланш… Жюстен добрался до машины. Он оставил ее на самой высокой части площадки, где ветер без помех кружил огромные свои карусели, но кружились они все медленнее и медленнее, готовые вот вот остановиться: ветер дул уже из последних сил… Показалась луна, похожая на слабую электрическую лампочку в захудалой гостинице, и розовые отсветы в небе побледнели… Пора закрывать «Луна парк», спектакль подходил к концу, возможно, за отсутствием зрителей. |
