|
Объективное и безразличное – я все сказал Дальше пришлось бы хвалить. Хвалить не хочу, это обязывает. Теперь о том, чего мне хочется. Об этом трудно. Но Вы писать разрешили и знали, что писать я буду о любви. Самый большой город, когда обживаешься в нем, сжимается, становится мал для тебя и провинциален. Каждый город имеет свой запах. И запах каждой вещи выдает ее провинциальную родину. Запах Ваших волос – запах единственного города, который для меня никогда не станет провинцией. Можно склониться к Вашим рукам. И, склонившись, услышать шелест измятой материи и шорох письма, недочитанного и раздраженно смятого в комок. Оставляю метафоры в стороне и буду говорить просто. Мне не хочется терять власть над собой. Я не хочу мечтать о том, что Вы меня полюбите. Я еще не думал о том, что Вы могли бы мне принадлежать. Почти не думал. Я хочу сейчас только целовать Вас. Больно от этого. Ложусь головой на стол и хочу целовать Вас. Вы говорите: «Не надо, будет такая беда!» Я бьюсь головой о край стола, я повторяю: «Будет такая беда». И хочу целовать Вас. Я знал, что не надо звонить. Звонил, уговаривая себя, что звоню только из вежливости – нельзя же пропасть бесследно и даже не осведомиться о здоровье. Звонил. Телефон не отвечал. Я смелел все больше и больше. И когда совсем забыл осторожность, телефон взял да и ответил… Видите, Бланш, даже письмо может быть неудачным. Ведь я опять умудрился повторить лишь то, что я уже говорил Вам, одно лишь имя Ваше. А хотел сказать совсем другое. Хотел сказать, что люблю Вас. Б. Следующее письмо, помеченное той же датой, было написано от руки, каллиграфическим, четким почерком. 8 марта. Бланш! За целую ночь не успел закончить обещанное письмо. Было холодно. Возвратившись домой, едва открыл дверцу машины: так у меня окоченели руки. Боже, как было холодно! И потом не мог согреться. Даже у раскаленного радиатора. Сейчас семь часов утра. Начинается день, работа. Сегодня будет нагрузка, как в сильный шторм. Но письмо, что я обещал, допишу. Получите завтра утром. Бланш! Случилось вот что: я спрыгнул с самолета. Когда чувство высоты было утрачено, когда Париж серым планом слился с окружающими его полями, я вышел из кабины, открыл люк и прыгнул вниз. Вам это знакомо. Лечу,дыхания пет. Вероятно, мое сердце остановилось. Где ему – все равно ему не поспеть. С облаков падать не страшно, Бланш. С крыши страшнее – убиться можно. Падать с облаков слишком высоко для чего бы то ни было. Удивляет аномалия: при таком падении воздух должен обжигать. А мне холодно. Даже озноб. Как происходит это в действительности, без метафор? Единственное, чего я хочу, – это упасть головой на Кэ о Флер. Остальное все равно. Пусть все устраивается как знает… Только одно: головой на камни Кэ о Флер. Впрочем, это сентиментальность. Бла а а а а нш! Б. Что то произошло между этими двумя письмами, помеченными одним и тем же числом. Видимо, Б. утром отправил письмо, аккуратно напечатанное на машинке. А вечером он виделся с Бланш и между ними что то произошло… Тогда он сказал ей, что напишет… Эти большие страницы, надо полагать, и есть то самое письмо, которое Б. не успел закончить за ночь и обещал написать следующей ночью… В письме чувствовалось что то надуманное, слишком литературное, даже была попытка придать ему соответствующее оформление особым расположением строк. 12 – 13 марта. ПИСЬМО К БЛАНШ совершенно серьезно и не в метафорическом плане. |
