— Она приходит с моим тигриным зубом, — сказала я. — Тебе бы хотелось, чтобы тебя оперировал мягкосердечный хирург, пользующийся тупым инструментом?

— Нет, конечно, — ответил он.

Но мне все еще приходилось ждать благоприятного случая и не показывать Малькольму свою руку, ждать, пока его осознание медленно возрастало.

Если бы ты только знал, думала я, как жестока я на самом деле, и во что могли бы вылиться случаи, когда я шла на риск, — интересно, что бы ты тогда сказал!

Во мне есть неутомимое терпение и упорство; я могу продолжать продолжая [Англ. Keep on keeping on], и это самая могущественная магия из всех. Я никогда не спешила; но как же много нужно было сделать подготовительной работы, прежде чем Малькольм будет готов перейти на следующий этап.

Я хотела, чтобы он вспомнил свои предыдущие жизни. Это очень важно для магии, потому что у человека, помнящего свои предыдущие воплощения, имеется позади громадный опыт. И еще я хотела научить его искусству Энергии Змеи — так скудно понимаемому на Западе, — в котором я была настоящим специалистом. Если что-то происходило, то это должно было случиться. И я знала, что с Малькольмом могло что-то произойти в любой момент, поэтому я всегда говорила ему, что никакое изменение его состояния ни на йоту не изменит моего отношения к нему. Однажды утром он пришел ко мне с письмом в руках и предложил мне прочесть его, взволнованно прохаживаясь по комнате, пока я читала. На нем была марка Ворсинга, и я сделала вывод, что оно от компаньонки его жены. Она писала, что миссис Малькольм чувствует себя очень хорошо, хотя у нее началось небольшое воспаление. Но нет никаких причин для беспокойства, это был очень слабый приступ, и доктор Дженкинс сказал, что ему нет никакой необходимости приезжать.

Я протянула письмо обратно и никак не могла понять, что же в этом письме так взволновало мужа.

— Лилит, что мне делать?

— Делай так, как тебе посоветовал доктор, — сказала я. — Или, если тебя не удовлетворило письмо, получи другое подтверждение. Разве ты не можешь снова взять на себя ответственность? Ты слишком много спрашиваешь обо всем у других.

Казалось, он успокоился. Он, наиболее категоричный и самоуверенный человек на Земле в вопросах медицины, был очень благодарен мне, когда я давала ему советы, как быть в его частных делах.

— Если ты все еще беспокоишься, позвони туда, — добавила я.

Он схватил трубку и набрал номер. Через несколько мгновений чудом, таким же изумительным, как и моя магия, он разговаривал с компаньонкой своей жены.

Я, конечно же, могла слышать только одну сторону диалога, но было совсем не трудно представить, что Малькольм свалял дурака и теперь должен иметь дело с чрезвычайно глупой сиделкой. Они, по-видимому, хотели избавиться от медсестры, потому что миссис Малькольм не любила возле себя чужих, и служанка с компаньонкой решили, что сами в состоянии выполнять все ее обязанности. Малькольм, однако, не считал их вполне компетентными и не особенно церемонился в словах, когда говорил об этом, не оказывая, однако, никакого давления на глупое создание, которое ныло на другом конце провода.

В конце концов он бросил трубку.

— Ну вот, — сказал он. — Дженкинс собирается присматривать за ней без подготовленной медсестры. Что я могу с ним сделать?

— Попытайся убедить его, — сказала я. Последовал еще один звонок, но Дженкинса не было, и разговор не состоялся. Малькольм метался по комнате, словно тигр в клетке. Я все еще не могла понять, почему он так беспокоится. Наконец раздался обратный звонок, и он бросился к трубке. Но снова вместо низкого мужского голоса с противоположной стороны послышался все тот же сдвоенный зуммер.

Малькольм опустил трубку, подошел ко мне и сел у огня.