Они окружали Илиэль кольцом ярких огоньков, чей свет разносился по всему небу; временами они разгорались сильнее, отражая то удары лучей ярко-красного цвета, то поползновения аморфных слабосветящихся пятен, защищая таким образом врата своей крепости. Образы брата Онофрио и его помощников выглядели такими же, как у сестры Клары с ее девушками, только сияли гораздо ярче, и это сияние оставляло ощущение мощного, ничем не о долимого, жара, отблески которого разносились далеко по ночному небу. Она вспомнила, как когда-то ее, это ничтожное существо, лежавшее сейчас на мягком ложе, водили в обсерваторию, где она впервые увидела корону Солнца.

Почти инстинктивно она стала искать Сирила Грея. Однако единственное, что чем-то напомнило ей о нем, было слабое зеленоватое сияние, окружавшее образ брата Онофрио; и она поняла, что-то была лишь проекция одной из частиц его личности. Самого же его она нигде не могла найти. А ведь он должен был быть центром всего, той осью, вокруг которой все вращалось; и все же она не ощущала его присутствия. С силой, отвергающей любые сомнения, интуиция подсказала ей, что его действительно здесь не было.

Не желая согласиться с этим, Илиэль сказала себе, что в ней самой тоже должна находиться частица Сирила Грея, полученная ею по праву подарка. Однако, вглядываясь в себя, она не нашла ничего, кроме непроницаемого ядрышка, напомнившего ей о задернутом покрывале. Значит, в сачке еще ничего нет, подумала она, успокаиваясь; однако отсутствие любимого в столь важный момент ее жизни показалось ей какой-то мистерией ужаса, и на нее словно повеяло холодом: ей вдруг показалось, что не существует больше и ее самой. А что, если и Луна тоже всего лишь мертвая душа? А что, если… что, если… что, если…

Она охотно бы бросилась искать его по всей Вселенной; но сейчас она была неспособна ни к какому усилию. Наконец она вновь вернулась в состояние восприятия, и целый рой впечатлений окружил ее, не вызвав, впрочем, никакой ответной реакции.

Потом она почувствовала, что ее физические глаза открылись. Это движение вернуло ее обратно в тело; однако материальный мир сумел удержать ее едва ли секунду. Она успела увидеть Луну, и в то же время заметила в самой ее середине чью-то фигурку, крохотную, но необычайно яркую. Быстро, точно охотница, фигурка бросилась Илиэль навстречу, затмевая собою Луну, и она увидела Артемиду — в серебряных сандалиях с длинными тонкими ремешками, охватывающими голени, со сверкающим луком и светящимся колчаном для стрел. Следом за ней скачками неслись собаки, и Илиэль показалось даже, что она слышит их лай.

Остановившись между землей и небом, богиня огляделась; глаза ее сияли ликующей радостью. Затем, отвязав от пояса, поднесла к губам серебряный рог. Голос его прозвучал необычайно громко в бескрайних просторах неба; и звезды послушно покинули свои троны, следуя зову повелительницы. Они составили настоящую партию охотников: Илиэль видела, что это были уже не звезды, а души. Не Саймон ли Ифф как-то говорил ей: «Каждый мужчина и каждая женщина — это звезда»? Едва вспомнив это, она заметила, что Артемида смотрит на нее, причем смотрит с почтением, если не сказать с робостью. Эта охота затевалась не ради развлечения: победитель и должен был стать жертвой. Каждая из душ отличалась подлинным героизмом: она была готова пожертвовать собой, подобно Одину, провисевшему девять ледяных ночей в Пространстве, с копьем в груди, пронзенной его же собственной рукой. В чем состояла истинная, цель охоты, Илиэль еще не догадывалась; однако ей, вдруг представилось, что всякий акт воплощения сродни смерти на кресте.