Ее сменил ухмыляющийся, суетливый карлик, похожий на обезьяну (Киплинг). Свиту же его составляли люди всех рас и эпох — невозмутимые индейцы, темпераментные малайцы, и еще афганцы и сикхи, гордые норманны, нерешительные саксонцы и несметное количество женщин. Каждая из них слишком самолюбива, решила Илиэль, чтобы быть чьем-то женщиной. Тем более, что создавший их мужчина был и сам самолюбив настолько, что это исказило его образ. И вот появилось удивительное существо — почти бог, подумала Илиэль (Гексли40). Ибо его сопровождала масса костей и прочих человеческих останков, постоянно менявшихся местами, складываясь во все новые и все более прекрасные формы, соревновавшиеся в величественности. На челе его читалась неизъяснимая радость о единстве всех вещей, в самих же вещах — радость о том, что есть кто-то, знающий об этом единстве. Ибо в своем стремлении к единству они были ненасытны, как сама Смерть; и Илиэль чувствовала, что каждая унция могучей силы этого человека была направлена на приобретение все нового знания о единстве Природы.

Последним в этой когорте, из которой мы описываем лишь некоторых, появился величайший из всех них (Блейк) — Лицо его выражало резкость и неистовость; однако черты его были смягчены светом прекрасных глаз, и нежная вуаль покоя, точно облако, покрывала его уста, чтобы их громогласный глагол не поразил человеческого слуха. Этот гений был столь необычен, что образ его заполнял собой все небо; и фигуры, сопровождавшие его, все выглядели божествами, во всем превосходящими человека. И все же они были людьми, но людьми столь самобытными и внушительными, что Илиэль чуть было не поддалась их обаянию. На самого их творца она боялась даже взглянуть. Он обладал даром представлять каждую вещь в масштабе, в тысячу раз большем действительного. Одно лишь слово донеслось до нее из его уст; это был зов, обращенный к предмету любви: «Тигр! Тигр!» Однако Тигр, рыскавший средь небесного сада, был так велик, что на кончиках его когтей как раз умещались звезды. Он улыбался при этом, и от его улыбки миллионы детей расцветали перед ним, точно миллионы Цветов. Завидя Илиэль, этот человек ускорил свое движение, направляясь к ней; было ясно, что сущность Великого Эксперимента сразу стала ясна ему.

Но стоило душам, составлявшим эту когорту бессмертных, коснуться конуса, как их отбрасывало какой-то неведомой силой, точно это были капли дождя, попавшие на винт пропеллера.

Острие конуса было из чистого серебра. Белое и блестящее, по форме оно напоминало щит и выглядело раскаленным, а вибрация, пульсировавшая в нем, казалась Илиэль его неотъемлемой принадлежностью. Решая что это как-то связано с окружающим ее магическим кругом, она ощутила боль и раздражение оттого, что ей не позволено было самой выбрать кого-то, будь то Шопена или Поля Верлена.

Меж тем на лице Артемиды появилось выражение торжества. Последняя из душ растворилась в темноте небес. Людям был предоставлен шанс, и они промахнулись.

Значит, в этот раз им не судьба. Теперь ее черед. Ей самой тоже не судьба; но ее право — дать шанс своим. И новые духи, сочтенные достойными принять участие в этой странной охоте, понеслись навстречу Илиэль.

Их были легионы, одетых в серебристые доспехи, подобно валькириям, или в белые хитоны, как жрицы с волосами, тесно уложенными вокруг лба; а вот и Лесной царь со своим воинством, и Дикая охота — курки взведены, глаза горят; вот и эльфы, грациозные и нежные, как малые дети. В их строй вклинился было Черный отряд ведьм — скрюченных, сморщенных, но вид сверкающего конуса поверг их в такой ужас, что они сразу же обратились в бегство. Были и сущности, походившие облик на животных; но конус не привлек их, и они удалились в пустоту, из которой вышли, будто не заметив его. Остались лишь высшие существа, подобные человеку; однако при виде конуса и они казались растерянными. В недоумении переводили они взгляд со своей повелительницы Артемиды на конус и обратно.