— Доктор Баллок, — продолжал Дуглас, кивком головы указывая на гильотину, — осмелился перейти мне дорогу. Я рад, что мне удалось увидеть заслуженный им конец.

— Что ж, рад за вас.

— А знаете ли вы, какой конец я уготовил вам? — угрожающе прошипел колдун, внезапно меняя тон.

— Нечто еще более очаровательное, я полагаю, — безмятежно предположил Сирил. — Я всегда восхищался вашими способностями. Особенно этим переводом из «Книги священной Магии Абрамелина»! Вы помните то место, об Антонии Проклятом из Праги? — продолжил он, и голос его вдруг налился силой и торжественностью. — О его удивительных волшебствах и о той награде, которой он удостоился за это? Его тело нашли в придорожной канаве, язык был вырван, а плоть пожирали собаки! Да вы сами-то хоть понимаете, что спасало вас все это время? Любовь женщины не давала вам погибнуть, и эту женщину вы убили!

И, выкрикнув на прощание еще три слова на каком-то странном языке, Сирил развернулся и пошел прочь; его друг последовал за ним, Дуглас же стоял, точно оцепенев. Язык словно прилип к небу: откуда этот мальчишка узнал о смерти его жены? Впрочем, этому еще можно было найти какие-то объяснения; но как он узнал о его самых тайных, самых жутких опасениях? Ведь после смерти жены его демоны действительно почти перестали помогать ему! С трудом стряхнув с себя оцепенение, Дуглас повернулся и направился к гильотине, чтобы еще раз взглянуть на тело Баллока.

— Кто это такой? — поинтересовался Боулинг.

— Великий монгол собственной персоной, да еще в красной шапочке! Это Дуглас.

— Предводитель Черной Ложи?

— Бывший.

— Теперь мне все ясно. Баллока приговорили к смертной казни за одно преступление, совершенное лет двадцать назад. Вы наверное знали об этом; Дуглас тоже знал и, очевидно, выдал Баллока властям.

— Да, это в его привычках.

— Но как ему удалось сделаться французским офицером?

— Понятия не имею. Впрочем, он водил дружбу с кем-то из французских министров, кажется, Бекассо. Оккультисты часто лезут в политику, и вы, наверное, тоже об этом знали.

— Это любопытно. Очень может быть, что я встречусь с этим министром еще сегодня утром; я поговорю с ним. А вот у тебя времени для мелочей уже не осталось. С тех самых пор, как план мобилизации провалился в Льеже и Намюре, и его стали срочно пересматривать, во Франции воцарилась растерянность, и она уже не праздная двух-трех ночей услада, а жизни спутница для всех исчадий ада!

— Цитировать Теннисона, к тому же неточно, к тому же в тени Бельфорского Льва70, это безвкусица, дорогой мой! Что же до мелочей, то в войне ничто не мелочь. Если не верите мне, спросите у немцев.

Несколько позже, после визита в кафе «Ротонда» на бульваре Монпарнас, прекрасного кофе и великолепных булочек, напоминающих старым джентльменам о первых поцелуях юности, друзья дошли вместе до площади Согласия, где и распрощались.

Сирил двинулся в направлении театра Гранд-Опера к своему портному, обитавшему на улице Мира. Мысли его были заняты той самой грандиозной идеей, которая пришла ему в голову во время вчерашней беседы: разгадывать планы противника при помощи дивинации. У лорда Энтони эта идея вызвала только смех. Сам же Сирил отнесся к ней более чем серьезно, он испытал настоящий творческий подъем и теперь размышлял, как воплотить эту идею в жизнь. Он слишком хорошо знал, как трудно бывает убедить людей, особенно облеченных властью, в чем-то новом и до сих пор совершенно им не известном.

На углу площади Гранд-Опера он поднял глаза, собираясь перейти на другую сторону улицы…

Абдул-бей тоже предавался размышлениям. Первая ночь, проведенная на яхте, была для него сплошным восторгом; наутро, впрочем, он проснулся с совершенно ясной головой, сознавая всю сложность своего положения.