Сверкнул нож, в меня он целился или в веревку, я так и не поняла, ибо из темноты вылетел с воплями Колин, словно взбесившийся терьер, и схватился за руку с ножом, по-моему, руками, ногами и зубами.
Но это едва сдержало критянина. Он споткнулся, полуобернувшись, отвел свободную руку и нанес сокрушающий удар, смахнул мальчика, словно муху, и, как разъяренный бык, бросился ко мне. Я подняла веревку и натянула ее, и она пришлась ему на уровне голеней.
Я никогда не видела, чтобы человек так тяжело падал вниз головой. Казалось, он нырнул, вытянувшись во всю длину, к скалам. Он издал задыхающийся крик, затем непонятно откуда на него свалился мертвой хваткой Марк. И они покатились вниз. Марк отпустил его и очень тяжело поднялся на ноги. «Еще один в твою пользу», – сказал он и улыбнулся. Затем упал на безжизненное тело критянина и потерял сознание, будто выключили свет.
Глава 20
Tho' muchis taken, much abides…
Кабина каяка была переполнена. Марк, очень бледный и перебинтованный. Я в брюках Колина и огромнейшем свитере Марка, словно хиппи после тяжелой ночи. Лэмбис, сильный и собранный, но все еще экзотически пахнущий гвоздиками. Колин, с новым кровоподтеком на щеке, молчаливый? и довольно близко стоящий возле Марка. Это команда каяка. У маленького столика – глава Агиос Георгиос и трое старейшин деревни, старики, одетые в дикие по своей пышности критские героические наряды, в которых, я подозревала, они и спят. Это вывод из той скорости, с которой они прибыли с аккуратно застегнутыми пуговицами. Это наши судьи – лорд-мэр и все комиссары выездной сессии суда присяжных. Снаружи вдоль скал сидел целый наряд присяжных, все мужское население Агиос Георгиос.
Четверо мужчин отвели Стратоса в отель, чтобы караулить и наблюдать за ним. Тони, при такой путанице, сбежал. Хотя к этому времени большинство освещенных лодок, привлеченных страшными криками, приближались к нам по заливу, ни на одной из ближайших не было мотора, поэтому Тони очень легко прорвался к свободе. Как сообщили, со всей наличностью отеля и со значительным количеством своего движимого имущества. Но, говорили, его будет легко схватить…
Лично я очень в этом сомневалась. Хладнокровный Тони, с гениальной способностью отмежеваться от забот, на просторах Эгейского моря, с хорошей лодкой и побережьями Европы, Африки и Малой Азии, которые можно выбирать? Но я ничего не сказала. Нам требовалось все доброжелательное внимание, которым мы могли располагать.
Много времени не потребовалось, чтобы все рассказать. Мы ничего не опустили, вплоть до малейшей детали смерти Джозефа. При этом нас окружали мрачные взгляды и качающиеся головы, но в целом общественное мнение было на нашей стороне.
Поступки Стратоса, сами по себе, значили для этих людей мало. Возможно, они обошлись бы с нами иначе, если бы мы убили самого Стратоса, что бы он ни совершил в своих владениях. Но смерть Джозефа, да к тому же турка, да еще из Хании – это уже совсем другое. Бедной Софии Алексиакис много предстояло выстрадать, когда поступки ее брата станут известны. Но можно было считать Божьим благословением, что теперь, наконец, как вдова, она снова может быть свободной женщиной и христианкой. Она даже могла – да хвала Христу – причаститься именно в это Пасхальное Воскресение…
Остальное было легко. Когда Стратос пришел в сознание и ему представили драгоценности, тело Александроса, которое в самом деле было похоронено в поле у мельницы, преступное дезертирство Тони и, наконец, смерть Джозефа, он избрал самый легкий путь и рассказал историю, которая, в сущности, походила на правду.
Он и Александрос не были ворами, как предполагал Колин, но несколько лет скупали и хранили краденое. Тони был связным. Стратос, владея очень прибыльным небольшим рестораном на улице Фриз, обеспечивал безопасное укрытие. |