«Ясно, что его нельзя срывать с места и оставлять одного, но дела сейчас обстоят так, что, если очень скоро не получить помощь, ему станет хуже. Давайте посмот­рим правде в глаза, он даже может умереть. Если не от раны, то от прочих воздействий. Вы говорили, что он провел ночь под открытым небом. Люди от этого умирают – шок, воспаление легких, Бог знает от чего, разве не знаете? – Ответа не последовало. Он прикуривал и не смотрел на меня, но хоть не пытался убежать или заставить меня уйти. Я резко спросила: – Вы прибыли на лодке? На вашей?»

При этих словах он резко повернул голову, а спичка полетела вниз на сухие иголки можжевельника. Отсут­ствующе он опустил ребро руки на дымящийся пепел и погасил. Если и обжегся, то не подал виду. Его глаза, не моргая, смотрели на меня. «На… лодке?»

«Да, на лодке. Я слышала, как вы что-то сказали Марку про „каяк“. – Я улыбнулась. – Боже мой, до такой степени греческий знают все. И затем, Марк соврал, как вы сюда добрались. С востока сюда дороги нет. Фактически, сквозь этот участок Крита есть только одна дорога, и если бы вы пришли по ней, не спрашива­ли бы о пути вниз в деревню. Если бы Марк не был в лихорадке, он бы понял, что нельзя так глупо лгать. Ну? Не может быть, чтобы вы приплыли на лодке с припасами из Хании, потому что попали бы в Агиос Георгиос и знали бы дорогу. Так это что, ваша собствен­ная лодка?»

Пауза. «Да, моя».

«А где она теперь?»

Еще большая пауза. Затем неохотный жест к части побережья, которой не видно, немного на восток. 'Там внизу".

«А. Тогда я предполагаю, что у вас на лодке есть запасы – пища, одеяла, медицинские принадлежно­сти».

«Ну и если есть?»

«Тогда все это придется принести», – сказала я мяг­ко.

«Как? – спросил он злобно. Ну что же, по крайней мере слушает. Первоначальное недоверие прошло. На­чал даже воспринимать меня, как возможную союзни­цу. – Лодку вы можете не найти. Дорога нелегкая. Кроме того, это опасно».

Итак, он признал меня. Я подождала немного, затем медленно сказала: «Знаете, Лэмбис, думаю, лучше рас­сказать мне об этом… деле. Нет, послушайте. Я знаю, что вы на самом деле мне не доверяете, с какой стати доверять? Но вам пришлось мне поверить, и придется снова, когда я наконец пойду в деревню. Поэтому поче­му не доверить немного больше? Почему не воспользо­ваться тем, что я встретилась вам. Возможно, я не могу много сделать, но что-то могу, и обещаю быть очень осторожной. Не буду вмешиваться куда не надо, но явно не наделаю ошибок, если буду знать, что в этом кроет­ся. – Темные глаза приковались к моему лицу. Понять их выражение было невозможно, но с губ исчезло напря­жение. Казалось, он колеблется. Я сказала: – Думаю, я поняла одну вещь. Именно мужчина из Агиос Георги­ос стрелял в Марка?»

«Мы не знаем. Мы не знаем, кто стрелял».

Я резко заявила: «Если вы не намерены рассказать правду даже сейчас…»

"Это правда. Разве не видите? Если бы мы знали, откуда идет опасность или почему, тогда бы ясно было, что делать. Но мы не знаем. Вот почему я боюсь идти в деревню или просить помощь… даже у начальства. Не знаю, связано ли это с его семьей, и кто имеет к этому отношение. Вы из Англии. Возможно, вы проживали в Афинах или даже на Пелопоннесе… – Я кивнула. – И все равно не знаете, как живут в горных деревнях Крита. Это все еще дикая страна, и сюда не всегда доходит закон. Понимаете, здесь иногда убивают за дела семьи. У них все еще есть – я не знаю слова… Когда убивают членов семьи и мстят… "

«Вендетта.