– Ух, ну и типчик твой Дрейк! Убиться! Рожа такая! Непрошибаемая сволочь, да, Леш?

– А почему ты его защищать стал? На фига он сдался?

– Тебе лишь бы стрелять! Такая игрушка, ты что…

Лешка открыл машину. Энди немедленно устроился на заднем сидении.

– А куда мы едем, Леш?

– Подальше отсюда. Светлая идея – вызвать милицию и «скорую»! Тут сейчас полон двор народу будет. Так зачем он тебе нужен?

– Так просто. Хочу посмотреть, позвонит твой дружок или ручки на себя наложит.

– С чего это ему ручку на себя накладывать?

– Я ж его поцеловал.

– Как тех? Так что ж он не сдох сразу?

– Ну… зачем же непременно сразу? Успеется… Слушай, Леш, поехали в одно местечко, а?

– В какое еще?

Лешка вывел машину со двора. Автомобиль с синей мигалкой уже мелькнул в конце улицы.

– Ну, так, в одно место. Давай к центру. К площади Восстания… Ну посидим, выпьем немножко, я тебе покажу кое‑кого…

– Клуб вампиров?

– Не смейся.

Лешка пожал плечами. Хоть замок графа Дракулы, все равно.

Потом грязный дождь барабанил в стекла, и пришлось включить «дворники», и лужи с треском вылетали из‑под колес, а вокруг был город в мокрых огнях на черно‑буром фоне. Энди вертелся на заднем сидении, пытаясь рассмотреть себя со всех сторон, оценивал, как выглядит в куртке «унисекс» цвета хаки, в куртке Марго – другой было негде взять. Лешкины глаза время от времени сами собой влеклись к зеркалу заднего вида – и в зеркале он видел пустое сиденье и заднее стекло в мутных слезах.

И было не то, чтобы весело, но уже и не так погано, как раньше, а состояние примерно в тоне: «Развалинами Рейхстага удовлетворен». У жизни даже появился какой‑то новый вкус… Только смутно раздражал телефон Дрейка в кармане Энди. Почему? Ну почему вдруг, твою мать?

– Останови вот тут, – сказал Энди и показал пальцем.

Тут, на важной центровой улице, между банком и еще какой‑то пижонской конторой, в старинном здании, прошедшем тщательный капремонт (в смысле – ремонт вполне капитальный и весьма капиталистический) уместилось некое заведение. На шикарной стоянке дожидались дорогущие автомобили, с обеих сторон стеклянных дверей горели синим болотным огнем бронзовые фонарики – и неоновые буквы цвета голубого льда складывались в слова «Лунный бархат». Ночной клуб для тех самых.

Заведение и внутри казалось по‑настоящему шикарным. Энди обдергивался и поправлял волосы, спросил: «Я – ничего, а?», и только после этого открыл дверь. Охранник, похожий на мраморную статую орка, одетую в камуфляж, ухмыльнулся при виде Энди, но Лешке, против его ожиданий ничего не сказал.

Из роскошно сумрачного зала доносилось журчание флейты и тянуло запахами сигаретного дыма, мерзлой земли и ладана. Лешка хотел тоже пригладить волосы, но он не нашел в холле зеркала. Только электрические свечи в тяжелых бронзовых жирандолях горели дрожащими голубыми огоньками, и тяжелые портьеры из темной, отблескивающей голубизной, похожей на старый бархат ткани свисали глубокими складками – и медленно колыхались на неощутимом ветру. Высокий потолок терялся в темноте – и там тоже мерещилось какое‑то осторожное движение и скользили тени. Лешка слегка передернулся.

Вошел в зал следом за Энди.

Там было куда веселее. Подвешенная на цепях кованая люстра в электрических свечах и бесчисленные канделябры светили не голубыми, а золотистыми огоньками, и световые зайчики скользили по стеклу и бронзе, как живые. Маленький флейтист в черном бархате, соломенных кружевах и золотых локонах сидел на высокой табуретке посреди крохотной эстрады, и его белое личико было печально, а флейта плакала человеческим голосом.