Раскрасневшихся, Камка впустила нас в шатер. В центре на треноге висел котел с горячими камнями. На них стали лить воду и бросать травы и семена. Пошел густой благовонный пар. После мороза и снега все тело ожгло, а потом бросило в пот, и тут же меня разморило.

Как из дремы, смотрела я на Камку. Она же, стоя на коленях перед котлом, в большой широкой ступке продолжала растирать мазь, то и дело на горячие камни бросая щепотку травы или плеская воды. При этом тихо напевала.

— Посмотрите, девы, — заговорила потом нараспев, — посмотрите, как изменились вы. Девочками неразумными пришли сюда. Воинами уходите. Посмотрите сейчас на себя и запомните. Время это не повторится. Девочками сюда вы вошли — взрослыми выйдете. Посмотрите же на себя, девы.

Так же протяжно, напевно стала она поучать, как жить в стане, как выбрать оружие и коня, как мужа приветить, как готовиться к материнству. Не останавливая рассказ, раздала мазь. Ею натерли мягкую, распаренную кожу с пяток до лба. Я ощутила жар, как будто упала в крапиву, он через кожу проникал в тело, доходя до внутренностей.

Я оборачивалась на дев. Я хотела запомнить нас девочками, прежде чем воинами выйдем. Но все тоже как будто спали и плыли в тумане видений. Одна Камка ходила, то напевая, то что-то еще говоря, будто ее не брал жар.

И с изумлением вдруг заметила я, что вижу ее не одну, а будто три женщины соединились в ней. Одна была дряхлой старухой. Ноги ее подгибались, смуглая кожа обвисла на тощих и страшных ляжках, груди болтались, как мокрые тряпки, волосы на голове повылезли, и только кое-где остались пепельные клочки. Словно у дерева, все сочлененья торчали узловато и жутко. Но было в ней что-то такое, что не отпугивало, а завораживало, не отталкивало, а внушало уважение.

Другая была женщина прекрасная, закаленная в битвах: ноги, одинаково сильные и на коне, и в беге; руки, способные поднять и отбросить врага. Третья же была еще дева, тонка и худа. Стройны были ее ноги, груди — малы и остры, плечи, шея и стан худы, красивы и гибки. Как рысь, чутка и нежна. И как другие две женщины, прекрасна.

Все три образа сливались, один уживался в другом. И меня в тот миг это словно не удивило. Помню, подумала я, что этих трех женщин любая из нас носит в себе, но одна лишь Камка настолько гибка, что может в себе одной все лучшее соединить: мудрость первой, силу второй, юность и притягательность третьей.

Несколько раз она выходила наружу, приносила котел с горячими камнями, и опять шатер наполнялся жаром. Плоскими скребками мы сняли остатки мази вместе с грязью, потом волосы мыли растертыми семенами горчицы с сывороткой.

Наконец Камка сказала:

— Теперь вон из шатра.

И принялась выгонять нас. Девы смеялись, выпрыгивая на снег, визжали. А Камка не останавливалась и гнала нас к реке, велела лечь в воду всем телом. Обжигающая вода крутилась меж острых ледяных краев. Сердце ухнуло, как легла я распаренным телом, все мышцы тут же подтянулись, и меня выкинуло на берег. Там, стоя на снегу и задыхаясь от восторга, я подняла голову к мутнеющему уже вечернему небу. Слезы стояли у меня в глазах, и свет звезд дробился.

Потом мы надели одежду, освеженную, благоухающую. Радостные были девы, переговаривались и смеялись, ожидая новых велений Камки. Но та, одевшись, сказала:

— Все, от меня вы теперь свободны. Идите в станы да рассказывайте матерям, как нещадно колотила вас Камка на посвящении. Духи у вас есть, отныне они будут подсказывать вам в жизни. Я же все для вас сделала. — Так сказала, а потом ко мне обернулась: — Только ты, Ал-Аштара, и твои девы останутся. Ваше перерождение не закончилось.

Оторопев, девы стояли и смотрели на Камку. Никто не ждал, что так быстро все кончится.

— Вот овцы! — с досадой поморщилась Камка.