Позже научила нас Камка сзывать перед битвой алчных духов, чтобы помогали осилить врагов. Рассказала и о том, как стать стрелой, чтобы пронзать миры-луковицу и быть незамеченной среди ээ. Все, о чем хотела знать Очи, она узнала, но к тому моменту страсть ее улеглась. Как напомнила ей Камка о Зонаре, словно чужая шуба спала с нее.

Три дня Камка после того сидела в пещере, возвращала силы. Три дня Очи по лесам рыскала, а как вернулась, тиха была, и страсть, снедавшая ее — желание власти над сильнейшими духами, — казалось, ее покинула.

Глава 20

Черный козел

В конце лета, в сухой месяц кончилось наше у Камки ученье. Принеся обет Луноликой, мы отправились с кручи, чтобы больше никогда уже не бывать в тех местах.

Все дни пути мы молчали, погруженные в свои думы. Многому научились у Камки за это время, и зов домашних очагов, желание тихой жизни, какую ведут в станах, совсем покинули нас. Качаясь в седле, я спрашивала себя, готова ли к жизни в чертоге, стала ли уже такой девой, сильной и твердой, какой всегда мечтала видеть саму себя, и приходилось отвечать: да, я изменилась, я уже не та девочка, что пришла на посвящение. Камка все для этого сделала. Но радости я в себе не находила — слишком долгой и трудной была работа, изменившая меня. Было лишь спокойное чувство человека, достигшего конца пути и готового к жизни на новом месте — не счастливой и легкой, а просто такой, какой она будет.

Были сумерки, когда мы подъезжали к чертогу. За забором послышались голоса, смех и лай собак. Красные сполохи большого костра освещали темноту. Мы не успели постучать, как распахнулись ворота. Выбежали девы, взяли наших коней под уздцы, ввели в чертог. Мы спешились, и нас тут же куда-то повлекли.

От суеты, поглотившей нас вмиг, праздничной, радостной, у меня закружилась голова. Девы смеялись, но не заговаривали с нами. Все они были облачены в темные покрывала из шерстяных полотнищ, а на лицах были маски из дерева, с большими глазами, но без рта, одинаковые у всех. Смех глухо долетал из-за них. Я поняла, что мы попали на праздник, быть может, по случаю удачной охоты — ляжка оленя пеклась над костром, — и не сразу догадалась, что они ждали нас.

Хозяйка поднялась от костра, нас встречая, и мы, приветствовав огонь, встали все перед ней. Она зачерпнула из деревянного ведерка сквашенное молоко, поднесла сначала каждой из нас, потом двумя пальцами нарисовала нам на лбу месяц. Девы вокруг запели. Я мельком глянула на своих: Очи стояла спокойная, даже казалась высокомерной, а Ак-Дирьи нервничала и озиралась по сторонам почти с испугом.

— Раздевайтесь, — приказали нам.

Мы послушно разделись. Одежду и оружие тут же унесли, а нам подали такие же, как у всех, темные покрывала и повели прочь от костра. В дальнем конце чертога, недалеко от колодца, была калитка в заборе. Через нее нас вывели, и скоро мы оказались возле реки, куда зимою я так упрямо спускалась за водой.

Там нас ждала жаркая баня. Мы скинули покрывала, вошли в шатер и сели, вдыхая горячий пар от раскаленных камней. Через некоторое время вошли две девы, одна бросила на камни благовонных трав и плеснула воды, другая подала нам чистящей мази и деревянный скребок. От жара и пара стало тяжело. Я быстро натерлась, чувствуя, как кружится голова: пение дев и звон колокольцев за войлочными стенами, шипение воды на камнях — все мешалось в общий гул. Я почти забылась, а вернулась в себя на берегу реки — трое дев из ведер поливали нас холодной водой. Ак-Дирьи визжала и хохотала. Девы тоже смеялись. Вода струилась по волосам, по телу, и я улыбнулась, поняв наконец, что они очищают нас, прежде чем как равных принять в чертоге.

После нас укрыли накидками и повели обратно. Старшая дева опять встретила у огня.