Мимо пронесся Фелпс, прижимая к груди арахисовый батончик и банку «Тайзера» для своего хозяина. (Должно быть, «Топ дек» у Ридда кончился.) За елками вверх по склону вело что-то похожее на тропу. Я знаю все тропы в этой части леса, подумал я. Но не эту. Когда Том Юэн уйдет, Пит Редмарли и Грант Бэрч снова затеют «британских бульдогов». Не было смысла возвращаться. Я решил пойти по тропе — просто так, посмотреть, куда она ведет.
В чаще только один дом, поэтому его так и называют — Дом в чаще. Там живет какая-то старуха, но я не знаю, как ее зовут, и никогда ее не видел. У дома четыре окна и труба, совсем как дети обычно рисуют домик. Его окружает кирпичная стена в мой рост, а одичавшие кусты вымахали еще выше. Когда мы играем в войну в лесах, то держимся подальше от этого дома. Не потому, что про него ходят рассказы с привидениями. Просто эта часть леса не очень хорошая.
Но сегодня утром дом выглядел таким приземистым и запертым, что я решил: похоже, там больше никто не живет. Кроме того, я уже до того хотел в туалет, что чуть не лопался, а в такие моменты забываешь об осторожности. Так что я помочился на заиндевелую стену. Я только закончил выводить свой автограф парящей желтой струей, как с тихим взвизгом открылась ржавая калитка и оттуда возникла бабка с кислым лицом времен черно-белого кино. Она просто так стояла и смотрела на меня.
У меня струя пересохла.
— Боже мой! Извините!
Я застегнулся, бормоча извинения — сейчас меня с землей смешают. Если бы моя мама застала мальчишку, писающего на нашу изгородь, она бы с него кожу содрала заживо, а тело пустила бы на компост. Любого мальчишку, включая меня.
— Я не знал… не знал, что тут кто-то живет.
Кисломордая бабка продолжала на меня пялиться.
Мои штаны пестрели брызгами мочи.
— Мы с братом родились в этом доме, — сказала наконец бабка. Шея у нее была дряблая и морщинистая, как у ящерицы. — И не собираемся никуда переезжать.
— О… хорошо… — я все еще не был уверен — вдруг она сейчас откроет огонь.
— Какие вы, юнцы, шумные!
— Извините…
— Очень неосторожно с вашей стороны было разбудить моего брата.
У меня от ужаса склеился рот.
— Там было много народу, не только я. Честное слово.
— В иные дни мой брат любит юнцов. — Бабка смотрела не мигая. — Но в такие дни, как сегодня, они его приводят в ярость, о да.
— Простите, мне очень жаль, я уже сказал.
— Ты еще пожалеешь, если мой брат до тебя доберется, — с видимым отвращением произнесла она.
Тихие звуки стали чрезмерно громкими, а обычно громких звуков стало совсем не слышно.
— А он… э… где-то здесь? Сейчас? Ваш брат, то есть?
— Его комната осталась точно в том же виде.
— Он что, болен?
Она как будто не слышала.
— Мне пора домой.
— Ты еще пожалеешь, еще как пожалеешь, — она обильно сплюнула, как делают старики, чтобы слюна не текла изо рта, — когда лед треснет.
— Лед? На озере? Он крепкий как не знаю что.
— Вы всегда так говорите. Ральф Бредон так говорил.
— Кто это?
— Ральф Бредон. Мальчишка мясника.
Что-то тут было очень не так.
— Мне правда нужно домой.
Обед в доме по адресу «дом 9, улица Кингфишер-Медоуз, Лужок Черного Лебедя, графство Вустершир» состоял из хрустящих-блинчиков-с-ветчиной-и-сыром марки «Финдус», жареной рифленой картошки и брюссельской капусты. |