Ей ответит его голос, в котором не будет тревоги. Она назовет свое имя. Он встанет из-за стола, оторвавшись от письма домой, подойдет к двери и откроет ее. Глядя снизу вверх, в его серые глаза, она шагнет в его комнату и снимет маску наконец, и найдет при ровном свете этой свечи… что?

Святилище? Убежище? Место, где можно спрятаться от той истины, что таится в ее душе сегодня ночью и во все остальные ночи?

Стоя на улице в одиночестве, Джеана слегка покачала головой, а потом неосознанно, пожала плечами. Это движение было знакомо всем, кто ее хорошо знал.

Она расправила плечи и глубоко вздохнула. В Рагозе карнавал. Время прятаться от других, возможно, но не от себя самой. Важно было прийти сюда сегодня, осознала она. Постоять, глядя снизу на это окно, и представить себе, как поднимается она по винтовой лестнице к человеку, сидящему в той комнате. Важно осознать истину, какой бы трудной она ни была. А потом, сделав это, важно было повернуться и уйти. На этот раз действительно отправиться бродить наугад. Одной, в лихорадочном кипении ночных улиц, снова пуститься на поиски или, точнее сказать, ожидать, когда ее найдут.

Если только этому суждено случиться. Если где-то между луной, светом факелов и темнотой это произойдет.

Когда она отошла от каменной стены и повернулась спиной к слабо освещенному окну высоко наверху, еще одна фигура отделилась от тени и пошла за ней.

А третья фигура последовала за второй, оставаясь не замеченной на шумных улицах Рагозы, и этот танец, один из столь многих в ночной круговерти и в этом грустном, сладком мире, начался и двинулся к своему завершению.

Она стояла у дворца, глядя, как два жонглера бросают друг другу огненные колеса, когда у нее за спиной раздался голос.

— Мне кажется, у вас моя фляга с вином. — Голос звучал тихо, приглушенный маской; даже сейчас у нее не было полной уверенности.

Она обернулась. Это был не олень.

Перед ней стоял царственного вида лев с золотистой гривой. Джеана замигала и отступила назад, натолкнувшись на кого-то. Она уже протянула руку к бедру за кожаной флягой, но теперь снова опустила ее.

— Вы ошибаетесь, — сказала она. — У меня действительно есть чужая фляга, но ее мне оставил олень.

— Это я был оленем, — произнес лев тоном оракула. Голос его изменился. — Могу вас заверить, что больше никогда им не буду.

Что-то знакомое было в его интонациях, невозможно ошибиться. Наконец-то, теперь она была уверена. И сердце ее забилось быстро и сильно.

— А почему? — спросила она, стараясь говорить ровным голосом. Она была благодарна темноте, неверному, мерцающему свету, собственной маске.

— Из-за маски оленя возникает настоящий хаос в дверях, — ответил лев. — И я в конце концов понацеплял на рога полным-полно смехотворных вещей, просто мимоходом. Шляпу. Флягу. Один раз — факел. Чуть было не поджег себя.

Она невольно рассмеялась. Голос снова изменился.

— Уже поздно, Джеана, — сказал человек, который, кажется, все же нашел ее этой ночью. — Возможно, даже слишком поздно, но не пройтись ли нам немного вместе, тебе и мне?

— Как ты меня узнал? — спросила она, не отвечая на вопрос, не задавая более трудного вопроса, которого он ждал. Еще рано. Еще слишком рано. Ее сердце стучало так громко. Она ощущала его биение, как барабанную дробь в темноте.

— Я думаю, — произнес Аммар ибн Хайран из Альджейса очень медленно, — что я узнаю тебя даже в совершенно темной комнате.