Спустя полчаса, она с удивлением обнаружила, что стоит как раз перед выставочным залом. Подсознательно подготовленный случай или судьба? Чувствуя, что терять ей уже нечего, она перешла через дорогу, заплатила за входной билет и оказалась на выставке современного зарубежного искусства. Картины, которыми она предпочитала украшать Равенхайтс, изображали чаще всего сельские пейзажи, и большинство из них были нарисованы Фредом Вейнрайтом, бывшим школьным учителем. Здесь совсем другая живопись, но зато так тихо и малолюдно, что она понемногу начала успокаиваться.

Внезапно она заметила, что на пороге появился Майкл Форестер и огляделся вокруг. Отыскав взглядом того, кто ему, по-видимому, был нужен, он быстро направился в дальний конец зала, где Брин еще не была. Влекомая каким-то непонятным инстинктом, она последовала за ним.

— Привет, Крис. Думаю, тебе приятно будет узнать, что Даусон только что позвонил. Мы получили зеленый свет относительно полей для гольфа.

Брин сразу узнала голос менеджера, хотя и не видела в данный момент его самого, скрытого за выступом стены.

— Отлично. — Голос отвечающего разительно отличался от писклявого подобострастного голоса Форестера — он был на редкость звучным и твердым.

Не в силах удержаться, Брин осторожно продвинулась к краешку стены и заглянула туда, за выступ. Ее внимание сразу же привлекла светлая, золотистая шевелюра человека, который чуть не на целый фут возвышался над стоящим рядом собеседником. Когда же он поднял голову, чтобы получше разглядеть одну из картин, она почувствовала, что перед глазами у нее стало меркнуть.

Брин никогда еще не видела более красивого мужчину. Одетый в элегантный темно-серый костюм, он даже сзади был изумительно красив. Его волосы поблескивали, как какое-то белое золото, шея была длинной и со здоровым загаром, а плечи широкими, но не чрезмерно. Изгиб его спины был таким изящным, что невольно хотелось провести по ней рукой. Узкую стройную талию не мог скрыть даже свободного покроя пиджак, а длинные ноги его были обуты в туфли из сверкающей черной кожи.

Брин почувствовала, что сердце у нее заколотилось, но стоило мужчине сделать движение в ее сторону, как она тут же отпрянула назад, прислонившись к стене и глядя перед собой испуганными глазами. Она ни за что не показалась бы ему на глаза. Она просто не могла. Сама не зная почему, она вдруг задрожала. Ей было очень страшно.

Бочком-бочком она начала отходить в сторону, но вид женщины, неожиданно появившейся из-за угла и направлявшейся решительным шагом туда, где стояли эти двое, заставил ее остановиться. Это была эффектная женщина с короткими черными волосами и изящной фигурой, одетая в шикарный, алого цвета костюм.

— Крис, дорогой, мне так приятно было получить твое приглашение. Я бы, наверное, умерла от горя, если бы ты не вспомнил обо мне. — Произношение у нее было чисто лондонское, аристократическое, и Брин начала отходить быстрее, не желая ничего больше знать, не желая слышать.

— Неужели я мог забыть о тебе, Дженис? — прозвучал в ответ его голос, который Брин, казалось, уже могла распознать среди тысячи других голосов. — Ты остановишься в «Джермейникусе», конечно?

— А где же еще? — Послышался легкий и звонкий смех, который уязвил Брин, как тысяча ножей. Она словно примерзла к месту, когда все трое вышли из-за выступа стены, направляясь в главный зал. Если они увидят меня, подумала она с отчаянием, то я, наверное, умру. Но они не видели ее. Ее же собственный взгляд снова устремился к мужчине, как если бы у него под одеждой был спрятан мощный магнит, обладавший свойством притягивать ее внимание. Профиль Кристофера Джермейна походил на медаль. Он был ясным и совершенным, но именно поэтому казался ей изысканно жестоким.