- Остаетесь там, где вы есть! - А после она говорит: - Если надо жить здесь какое-то время, все время помните, что эта штука в моих руках!

Я не могу найти ее точные слова, но тогда она пуляет из автомата - "так-так-так", - и я вижу, как во многих местах перед мужчиной прыгает песок. А он в испуге указывает рукой наш флаг на срезанном дереве и кричит:

- Черт! Вы что, не видите? На острове япошки!

Она поднимает плечи и отвечает ему как земляному червю:

- Я удивляюсь, если это так. Когда где-то есть мужчины, любая женщина это сразу знает, по одному только запаху. - И она говорит ему сердито: - От вас смердит!

Несчастный пловец вытирает руки одеждой и смотрит на нее как обруганный ребенок, но не находит слов для своей защиты. Тогда она бросает глаза повсюду, сидя в кресле Йоширо, и говорит:

- Здесь слишком чисто. Мое мнение, что в этом доме есть живущая женщина и в эту минуту она прячется и смотрит на нас. А если она только смотрит, значит, у нее нет оружия.

Она хлопает рукой по так-таку и говорит, довольная своим острым умом:

- Единственное, которое у нее есть, когда мы приплываем, это оно!

С того дня на этом острове нет больше нашего флага, и я, Йоко, возвращаюсь в джунгли. Я махаю рукой на бунгало и на все полезные вещи, что там есть. Со мной только рубашка Дика, и трусы из парашютной ткани, и еще ткань на лбу, чтобы держать прическу. Я на голых ногах и очень тщательная, куда ступаю, из-за змей. Тогда я иду в другую сторону, где укрытие австралийцев, и устраиваюсь с новыми листьями, чтобы поспать. В ту первую ночь я тщательно думаю, и мое мнение - это не нападать без оружия на двух французов вместе. Мое мнение - это ждать и кормить надежду, что духи этого острова дают мне их милость, потому что я дольше здесь живу.

Я не помню, враги ли французы моей родине или нет.

Когда я на несчастном корабле оставляю Австралию, я беззаботная к войне в Европе, я считаю нашими врагами только американцев и англичан. Но в тот вечер я думаю, что французы тоже, потому что мужчина вот так говорит про япошек. Я, конечно, грустная, что они враги, я предпочитаю французов всем прочим, из-за парижских Изящных Искусств, и всех моих приятелей, и милых дам из общежития иностранных студентов на улице Суффло. Тогда я даю клятву, если духи этого острова дают мне победу над этими врагами моего дома, я их никогда не убиваю, а нахожу хитрость, чтобы словить их по-другому.

В день после я хожу по этому пляжу австралийцев и думаю, что возвращаюсь в самолет и нахожу внутри другое ружье. Но я боюсь мертвецов, объеденных рыбами, и что я вижу их кости и их головы, и что я крепко оскорбляю духов океана. Тогда я взываю к великому океану и говорю если его оскорбляет то, что я прихожу в его глубину и беспокою мертвецов, пусть он показывает мне это каким-то знаком. Я говорю, что ныряю у берега и беру раковину, и если внутри есть жемчужина, то я не должна идти, но если жемчужины нет, то он согласен пустить меня в самолет. Так я делаю, поплавав немного, и беру раковину. После я ее открываю, стуча камнем, и в ее мясе - прекрасная блестящая жемчужина. Тогда я благодарю великий океан за этот знак и оставляю свою идею.

Тот день, что я говорю, и многие другие, когда солнце низкое я иду на границу джунглей с другой стороны острова и долго смотрю французов, хорошо спрятавшись в травах и молча, и слушаю их слова, совершенствуясь в вашем языке Много я не узнаю, потому что они говорят одно и то же Этот мужчина, которому имя Фредерик, связан по рукам и ногам парашютной веревкой, и его шаги по песку слишком коротки, чтобы бежать, но он делает так, будто это ничего - быть связанным, он смеется и говорит:

- Вот же сучка!

А эта женщина, которой имя Эсмеральда, стоит в малоглубокой воде с нижней частью своей ночной сорочки, закатанной между ходулями наподобие трусов, и пуляет из автомата куда попало, чтобы убивать рыб, а после приходит на песок с может быть, тремя сильно дохлыми рыбами на боку и говорит идя далеко от несчастного мужчины:

- Вот же кобель!

Ночью, в доме, я не знаю, как она делает с ним, но думаю, что держит его привязанным для сна.