— Не понимаю, что она видела?

— Я… я… — чуть слышно произнесла Шейн, приготовила одну из спален для доньи Изабеллы и, конечно, пригласила ее взглянуть…

— Что?!

— Если бы ты больше интересовался тем, что я делаю, — голос ее окреп, стал уверенным, — ты бы заметил это. Я ничего от тебя не скрывала и не скрываю.

Чэз вскочил с кровати:

— Ты хочешь сказать, что планировала это с самого начала?!

— Я всегда говорю то, что думаю. Я предельно откровенна с тобой.

«Ну почему он опять злится на меня, как тогда на Балу Золушки? Может, нам не следовало заниматься любовью? — размышляла Шейн. — А может, он заранее все спланировал, чтобы… Глупости! Чэз был искренен со мной, я знаю!»

— Так! Значит, ты переделала одну из комнат специально для доньи Изабеллы!

— Да.

— И она… Я даже боюсь произнести… Она остается?

— Да, да.

— Почему?

Шейн уверенно ответила:

— Сарита нуждается в ней.

— У нее есть мы.

— Это не одно и то же, Чэз. Поверь, я знаю. Сарита знает донну Изабеллу с рождения. Она — ее единственная семья. Донья Изабелла ничего не рассказала мне, но я подозреваю, что она не хочет увозить девочку в Мехико из боязни, что ее не примут другие родственники Мадлен.

— Я никогда не задумывался над этим, — признался Чэз. — Но донья Изабелла все равно должна уйти.

— Ты хоть представляешь себе, как больно маленькой девочке расставаться с любимым человеком?

Что-то в ее голосе привлекло его внимание.

— Конечно, нет. А ты?

— Да, — спокойно ответила Шейн, но было очевидно, что ей неприятно об этом говорить. — Сарита будет расти среди любящих ее людей. Однако никто и никогда не заменит девочке бабушку.

— Твои неприятные воспоминания как-то связаны с тетей? С той самой тетей, от которой тебя забрал Рейф?

Шейн кивнула:

— Раньше я ни с кем об этом не говорила, даже с братом. Но ради Сариты, ради ее благополучия… я расскажу тебе свою печальную историю.

— Дорогая, если это причиняет тебе боль, то не надо…

Но Шейн уже не слушала его, ее мысли были далеко в прошлом.

— У нас с Рейфом были разные матери. Ты знаешь об этом? Впрочем, не важно… Моя мать и отец погибли, врезавшись на катере в причал. Мне тогда было три года, а Рейфу — шестнадцать. Мы остались одни, мать Рейфа умерла от какой-то болезни еще до того, как познакомились мои родители. И ему пришлось взвалить на свои плечи огромную ответственность: управлять кофейной плантацией, присматривать за мной, распределять семейный бюджет…

— Я ничего не знал… — Чэз нежно обнял Шейн за плечи и посадил на кровать. — И что же случилось потом?

— Он все потерял. Наш дом, деньги… Рейф был в отчаянии: нам нечего было есть.

— И что он сделал?

— Рейф собрал оставшиеся деньги, позвонил сестре моей мамы и попросил ее забрать меня к себе. Тетя Джеки прилетела и забрала меня во Флориду как раз накануне Рождества…

— А как же он?

— Тетя сказала, что Рейф не имеет к ее семье никакого отношения, и отказалась заботиться о нем. С тех пор она даже не произносила его имени и уж, конечно, не говорила о его дальнейшей судьбе.

Чэз никак не мог представить Рейфа — мужественного, волевого человека — беспомощным подростком.

— Она что же, бросила его на произвол судьбы?

Шейн молча кивнула и продолжила свой рассказ:

— Я очень не хотела уезжать. Я была готова жить с Рейфом на улице, лишь бы остаться в Коста-Рике.