– Вот в этом-то и корень всего, – подхватил Джайлз. – Я не могу этого принять. Даже если бы захотел. Вы правы, убежать от прошлого невозможно. Бесполезно и пытаться. Лучше всего было бы вам сюда не являться. Но теперь поздно об этом говорить.

– Как и о многом другом.

– Вам меня не переубедить.

Оба замолчали, каждый погрузился в свои мысли. Этот узел нам не развязать, думал Джайлз. Говорить больше не о чем.

– Есть еще идеи? – спросил он.

– Да нет, – ответил Эд.

– Спасибо за честность. Я это оценил. Я вообще многое могу оценить. Гораздо больше, чем вы можете себе представить.

Они встретились глазами.

– Я знаю, – тихо сказал Эд.

– Я делаю то, что должен делать, – ровно сказал Джайлз.

– И я делаю то, что могу.

Они смотрели друг другу в глаза. Джайлз кивнул, словно подтверждая, что правильно понял его слова.

– Мне, пожалуй, надо пойти прилечь. Уже поздно. Мы еще увидимся до вашего отъезда, Эд. А теперь, будьте добры, позвоните Бейтсу.

Когда Джайлз удалился, Эд еще долго смотрел ему вслед. На душе у него было беспокойно. Он решил прогуляться. Мысли не давали ему сидеть на месте. Хорошо, что Сара куда-то делась. От ее присутствия ему сделалось бы еще тревожнее. Он не привык к ее обществу настолько, чтобы не замечать ее присутствия.

Трава была густая и влажная, погода сырая, но теплая. Он шел бесцельно, в голове крутились обрывки только что закончившегося разговора. «Кто же такой Джайлз Латрел? Святой или сатир? Неужели он выбрал такой изощренный способ мщения? Убийство добротой. Или мне это только кажется? Потому что я знаю, что на его месте не был бы таким терпимым, не смог бы так просто и безоговорочно все простить и забыть. А может быть, у Латрела все происходит помимо воли, бессознательно? Хотя Сарины муки совести наталкивают на мысли о том, что в доме властвует садист.

Может быть, с той минуты, как Сара рассказала ему о наших чувствах, он какими-то хитроумными путями пытался рассеять их любовь, обратить в прах? Одно ясно: в этом он не преуспел. И Джеймсу, наверно, пришлось с ним несладко. Может, поэтому он поспешил рассказать мне о нем, о том, как они близки. В отношениях с Джеймсом Джайлз, конечно, был особенно изощренным; Сара – мать, кровно связанная со своим ребенком, она должна была бы чувствовать фальшь. И не стерпела бы ее. Не только потому, что это мой сын. И показное дружелюбие ко мне – очередной способ удержать влияние на Сару и, вероятно, попытка превратить меня в такое же бессильное существо, как и он сам, только не физически, а морально. Сделать старину Эда другом дома; показать Саре, что он ей доверяет. В результате удавка на ее шее затянется намертво, Сара окончательно сникнет под тяжестью наваленной на нее вины и безмерной благодарности. Так что это – беспримерная жертвенность или усилия гения, опутывающего людей паутиной отношений, которые невозможно разорвать?»

В одном Эд был совершенно уверен: если он не увезет отсюда Сару, она задохнется в этой атмосфере, отравленной «милым, добрым, трагическим страдальцем». «Всеми правдами или неправдами нужно ее отсюда вызволить, – размышлял Эд. – Вдвоем с Сарой мы справимся с чем угодно. Жаль только, что сильно мешает эта ее болезненная совестливость. И вряд ли ее совесть утихомирится. И что за жизнь ждет нас тогда? Жизнь будет исковеркана, это точно. Я-то еще вытерплю, но Сара – ни за что».

Ноги сами привели его туда, куда он всегда подсознательно стремился.