— А черт его знает! — честно ответил Спиридонов.

…Ехали проспектом Мира и через улицу Галушкина, про которого в Москве никто ничего не знал. Ехали так потому, что Решетов с компанией вез Любу в этот проклятый подвал именно этим путем. Дорогу он отсюда помнил хорошо, поэтому и избрали. Сырцов вел услужливый «мицубиси», изредка давя косяка на Леху. Не дергался, не выражал нетерпения, сидел спокойно и бездумно. Сидел, как и надо сидеть перед операцией.

Миновали мост над Ярославской железной дорогой, недолго катили среди черных кущ, у выезда на Краснобогатырскую свернули направо и по аллее — еще не парковой — добрались до дороги вдоль ограды Сокольников. Налево, еще раз налево и опять аллея.

— Метров через пятьдесят направо по тропе, — подсказал Решетов.

Тропа была достаточно широка, но излишне извилиста. Сырцов вел машину осторожно, на малом ходу и при тихом моторе. Изредка низкие ветки кустарника царапали крышу и бока «мицубиси».

— Долго еще? — недовольно шепотом спросил Сырцов.

— Еще метров сто — и полянка. Там и остановимся.

Там и остановились. Привыкая к темноте, Сырцов спросил:

— Где этот ангар?

— А вон, прямо.

И точно, на фоне темно-серого неба просматривался напоминавший обмолотый стог силуэт ангара.

— С чего начнем, Решетов? — поинтересовался Сырцов.

— Я пойду, посмотрю, что и как с проходами. А вы в машине подождите.

— Действуй, — разрешил Сырцов.

Леха пересек поляну и скрылся среди кустов и мелких деревьев. Он уверенно шел к приметному кривому клену. И вдруг яркий свет заграничных фар рвано осветил куски стволов и клочья кустарника.

— Гад! Гад! — истерическим шепотом крикнул Решетов, последним рывком достиг приметного клена, схватил лежавший под ним укороченный «Калашников» и на пределе сил по-спринтерски рванул к поляне.

Слепяще глядели на него почти белые фары и подвывал, заводясь, движок.

— Не уйдешь, сука! — заорал Решетов, выскочив на поляну, и дал очередь из автомата поверх фар, по ветровому стеклу, туда, где за баранкой сидел самый ненавидимый им человек, которому он всегда проигрывал. А сегодня страстно желал взять бесповоротный и окончательный реванш.

Единожды вяло пукнул знаменитый «байард», и, когда Решетов прервал очередь, стал слышен надсадный полухрип-полустон.

— Поздно догадался, говенный супермен! — крикнул Решетов. — Опоздал — значит, получай свое. Ты же сам меня так учил, подлюка гнойная!

Он прервал монолог для того, чтобы завершить дело. Расходуя автоматный рожок до конца, он приближался к автомобилю, хотел, очень хотел посмотреть на дохлого Сырцова — под треск очереди и звон разметавшегося на куски стекла. За баранкой Сырцова не было: видно, завалился на бок…

И вдруг Решетов почувствовал, как что-то беззвучно вошло ему в сердце. Он постоял недолго, не понимая, что уже умер, и боком завалился на холодную ночную траву.

А Сырцов медленно встал из-за полуоткрытой правой дверцы. Две минуты тому назад, включив зажигание и фары, он, вывалившись через нее на землю, был почти уверен, что будет так, как случилось. И вот случилось. Он только сейчас ощутил жжение в левом плече и теплую густую влагу на левом бицепсе. Зацепил все же, гнида. Пощупал правой, что и как. Мокрая, размером с сигарету рвань камуфляжа. Вскользь, слава Богу.

Нож вошел в сердце по рукоять. Решетов лежал на правом боку, подвернув ногу и стрелой вытянув правую руку, в метре от которой валялся укороченный «Калашников».