Перчинка с любопытством расспрашивала свою старшую сестру о том, как та теперь ощущает себя в новом качестве. Сделав круглые глаза и с ужасом в голосе, девочка снова и снова задавала один и тот же вопрос:

— Ну что, здорово замужем?

— Разумеется, — весело смеялась в ответ Гейл.

— Все, как пишут в книгах? «И больше она никого и никогда не полюбила до самой смерти»!

— Именно так, — с улыбкой ответила Гейл.

Но потом старалась перевести разговор в другое русло. Ей совсем не хотелось вытаскивать на всеобщее обозрение свои чувства и подвергать их анализу со стороны своих близких. Она была уверена в том, что ребенок со свойственным ему максимализмом непременно станет все критиковать.

Прошло всего несколько дней после отъезда Билла, когда Гейл получила сообщение, что он, возможно, скоро приедет домой. Поэтому она решила временно перебраться к свекрови. Миссис Кардью с удовольствием приняла жену сына.

Гейл никак не могла привыкнуть к рабской атмосфере, царивший в доме Кардью. Мать была всегда готова немедленно выполнить любую команду Билла. Сын то и дело звонил в колокольчик, и она тут же прибегала к нему, несмотря на то что ей было непросто подняться на второй этаж на своих больных ногах. Он оставлял свою комнату в невероятном беспорядке: вещи валялись прямо на полу, окурки от сигарет Билл бросал в камин и спокойно наблюдал, как мать и служанка выгребали их оттуда.

Гейл все это насторожило и даже несколько испугало, и инстинктивно ока сразу решила восстать против такого положения вещей. Ей казалось, что она любит своего мужа, но при этом у нее не было ни малейшего желания ползать перед ним на коленях. Все это было так не похоже на порядки, существовавшие в ее доме. Отец и мать никогда не пресмыкались друг перед другом — они уважали друг друга.

В первую ночь, когда Билл вернулся, Гейл попросила его сходить в комнату матери и пожелать ей спокойной ночи. Миссис Кардью незадолго перед этим отправилась в кровать с приступом мигрени. Девушка напомнила об этом своему мужу несколько раз, но тот продолжал спокойно сидеть в кресле и читать журнал, который принес с работы.

— Твоя мать очень огорчится, — сказала Гейл.

— Ей все равно, — ответил Билл.

Гейл села на кровать и скрестила руки на коленях. Билл стал раздеваться, расстегнул воротник, развязал галстук и бросил его на пол, затем сел на кровать и уткнулся лицом в плечо жены.

— Боже! Как ты хороша! — хрипло прошептал он. — Не говори мне ничего о матери, скажи лучше, как ты меня любишь.

Но что-то внутри заставило девушку отодвинуться подальше.

— Ты настоящий эгоист. Там внизу тебя ждет мать, а ты даже не хочешь пойти к ней и пожелать ей спокойной ночи. Ведь она обожает тебя.

Билл беззаботно рассмеялся и провел пальцами по каштановым волосам Гейл:

— Что за вздор! Ей на самом деле все равно!

— Ты воспринимаешь ее любовь как нечто само собой разумеющееся.

— А почему нет? Разве это не так?

— В каком-то смысле так, но ведь это чувство не может быть односторонним.

— Но ведь с нами не так. Я даю тебе всю свою любовь.

— Но я не уверена, что ты не станешь заставлять меня подбирать за тобой вещи с пола. — Гейл показала рукой на валявшийся на ковре галстук.

Он снова рассмеялся:

— Но ведь мужчины не предназначены для уборки. Это женская работа.

Гейл почувствовала, как в ней нарастает раздражение.

— Не могу согласиться с тобой, что женщины созданы только для того, чтобы убирать за неаккуратными мужчинами.