Тёмные грубо сколоченные деревянные столы чем-то неуловимо напоминали балконы Лимы. Маленький оливковый официант с припухшими миндалевидными глазками имел типично индейские черты лица. Он постелил передо мной и Фрэнком большие прямоугольные салфетки, на которых была воспроизведена репродукция картины Гогена с пышнотелой гологрудой таитянкой, бёдра которой были обмотаны куском красной материи, а волосы украшала большая белая орхидея.

На салфетки он поставил плоские керамические блюда цвета охры, ловко разложил вокруг них приборы и расставил бокалы для вина и воды.

Себиче действительно оказалось превосходным, хотя на мой вкус в нём было слишком много перца.

Даунфолл щедро подливал мне лёгкое белое вино, и с каждым бокалом и ресторан, и Лима, и обаятельный сероглазый американец казались мне всё более привлекательными.

Действительно, чего я так расстраиваюсь из-за того, что Луис не приехал? Даже если бы он приехал, что бы от этого изменилось? Нас ожидало ещё одно болезненное расставание. Не знаю, было бы оно болезненным для него, но для меня уж точно. В нашей ситуации ничего нельзя было изменить. Он жил и работал в Боготе, а я в Москве.

Не то, чтобы я была против того, чтобы перебраться в другую страну, но только не в Колумбию. Для этого у меня был слишком развит инстинкт самосохранения. Кроме того, Луис и не предлагал мне переехать к нему. Конечно, он приглашал меня в гости, но в его устах это прозвучало скорее, как вежливая фраза при расставании.

Задумавшись, я совсем не слушала, что говорит Фрэнк.

— Эй, очнись! — он поводил рукой у меня перед глазами. — Ты опять заснула?

— Это от вина, — сказала я. — Я не привыкла так много пить.

— Пара бокалов вина — это для тебя много? — удивился Даунфолл.

— Их было больше, чем два, — с пьяной убеждённостью сказала я. — Когда-то я изучала математику.

— Представь себе, я тоже, — усмехнулся Фрэнк. — Я даже умею считать до тысячи.

— Да ну! — восхитилась я. — Я бы сейчас до тысячи точно не досчитала.

— А зачем тебе считать до тысячи? — удивился американец.

— И в самом деле, зачем? — согласилась я. — Пусть бухгалтеры считают.

Небольшой букетик романтичных лазорево-фиолетовых цветов, стоящий в центре стола в испещрённой сеткой причудливых трещинок керамической вазочке, закрывал от меня подбородок Фрэнка. Отблеск цветов превращал светло-серый оттенок его глаз в небесно-голубой.

Сейчас Даунфолл казался мне совсем не таким, как в самолёте. Его самоуверенность, самовлюблённость и внутренняя жёсткость сменились мягким юмором и внутренним покоем. Или таким его сделали мои воспоминания о Луисе?

Решительно, вино и лирические воспоминания настраивали меня на философский лад. Впрочем, точно так же на меня действовали визиты к дантисту. Каждый раз перед посещением зубного врача я всерьёз задумывалась о смысле бытия.

"Объективная реальность не существует", — подумала я. "Есть только наше представление о ней. Сейчас его глаза кажутся голубыми, но лишь потому, что в них отражаются лазоревые цветы. Проецируя на него воспоминания об ушедшим из моей жизни колумбийском полицейском, я занимаюсь самообманом. И что из того? Именно невинный самообман придаёт особую прелесть этой влажной летней ночи, этому маленькому рыбному ресторанчику, затерявшемуся на самом краю Южноамериканского континента. Сознательный самообман не опасен, если уметь, насладившись им, вовремя возвратиться к действительности."

— Хочешь, я отвезу тебя на дискотеку? — предложил Фрэнк.