|
– Архитектура, говорите? Я раньше был строителем. Джастин не отвечает и надеется, что на этом разговор прервется. – Так куда вы теперь? В отпуск? – Не-а. – Куда же тогда? – Я живу в Лондоне. – И номер моей американской карточки социального страхования… – А здесь вы работаете? – Ага. – А здесь бы жить не хотели? – Не-а. – Почему это? – Потому что здесь я работаю по договору. Мой бывший коллега пригласил меня вести занятия раз в месяц. – Вон что! – Водитель улыбается в зеркало, как будто Джастин пытался его обмануть. – А в Лондоне чем занимаетесь? – Его взгляд как будто допрашивает Джастина. Я серийный убийца, который охотится на любознательных водителей такси. – Множеством разных вещей, – вздыхает Джастин и сдается, понимая, что придется удовлетворить любопытство водителя. – Я, редактор «Обозрения искусства и архитектуры», единственного серьезного международного издания, посвященного искусству и архитектуре, – с гордостью говорит он. – Я. основал его десять лет назад, и нам до сих пор нет равных. У него самые большие тиражи из всех журналов такого класса. – Двадцать тысяч подписчиков, лжец. Никакой реакции. – Я еще галерист. – Вот ведь расхвастался. Водитель подмигивает: – Орудуете веслом? Джастин морщится в замешательстве: – Что? Нет. – Потом без всякой необходимости добавляет: – Кроме того, я также постоянный участник передачи на Би-би-си, посвященной культуре и искусству. Два раза за пять лет – какое уж там постоянство, Джастин. Да заткнись ты. Теперь водитель смотрит на Джастина в зеркало заднего вида. – Выступаете по телевидению? – Он прищуривается и изучает его. – Что-то я вас не узнаю. – А вы смотрите эту передачу? – Нет. О чем же тогда говорить? Джастин закатывает глаза. Он снимает пиджак, расстегивает еще одну пуговицу на рубашке и опускает окно. Волосы прилипают ко лбу. По-прежнему. Прошло несколько недель, а он так и не побывал у парикмахера. Он отдувает челку от глаз. Они останавливаются на светофоре, и Джастин смотрит налево. Парикмахерская. – Эй, вы не могли бы припарковаться слева на несколько минут? – Слушай, Конор, не переживай из-за этого. Перестань извиняться, – устало говорю я в телефонную трубку. Он утомляет меня. Каждый, даже короткий, разговор с ним опустошает меня. – Со мной папа, и мы вместе поедем домой на такси, хотя я вполне способна сама сидеть в машине. При выходе из больницы папа придерживает мне дверь, и я забираюсь в такси. Наконец я еду домой, но не испытываю того облегчения, на которое надеялась. Нет ничего, кроме страха. Я боюсь встречаться со знакомыми, которым снова и снова придется объяснять, что произошло. Я боюсь заходить в свой дом, в котором неизбежно увижу наполовину обставленную детскую. Я боюсь, что придется избавиться от детской, поставить туда кровать для гостей и заполнить шкафы моим собственным переизбытком обуви и сумок, которые я никогда не буду носить. Я боюсь, что придется идти на работу, вместо того чтобы взять отпуск, как я планировала. Я боюсь встречи с Конором. Я боюсь возвращения в брак без любви, в котором не будет ребенка, способного занять нас. Я боюсь каждого дня оставшейся жизни, в то время как Конор продолжает жужжать по телефону о том, как бы он хотел быть здесь, со мной, хотя в течение последних нескольких дней я как мантру повторяла, чтобы он этого не делал. Я понимаю, что согласно здравому смыслу я должна хотеть, чтобы мой муж примчался домой, ко мне, более того, я должна хотеть, чтобы мой муж мечтал примчаться домой, ко мне, но в нашем браке слишком много «но», и это происшествие – не обычное явление. |
