|
Я делаю глубокий вдох, потом покачиваю вино в бокале, наблюдая за тем, как оно поднимается и омывает края. Делаю глоток и, задерживая его на языке, позволяю вину жечь мой рот изнутри. Превосходно! – Замечательно. Спасибо. – И ставлю бокал на стол. Бокал Конора еще не тронут. – Это прекрасное вино. – Я начинаю рассказывать ему историю. Меня оно покорило, когда мы с Дженнифер много лет назад ездили во Францию, – объясняет Джастин. – Она там выступала с оркестром на Фестивале соборов Никардии. Незабываемые впечатления! В Версале мы останавливались в «Отель де Берри», элегантном особняке, построенном в тысяча шестьсот тридцать четвергом году и обставленном мебелью того времени. Это был практически музей истории региона, – мы же, кажется, про него уже говорили. Как бы то ни было, и один из ее свободных вечеров мы нашли в Париже чудесный рыбный ресторанчик, притаившийся на одной из мощеных улочек Монмартра. Мы заказали дежурное блюдо, морского окуня, но ни для кого не секрет, насколько я люблю красное вино – я его пью даже с рыбой, так что официант предложил нам взять сансер. А мне, честно говоря, раньше представлялось, что сансер – это белое вино, ведь оно знаменито тем, что его делают из винограда сорта совиньон, но оказалось, что при изготовлении в вино добавляют также немного пинонуар. Результат потрясающий: красный сансер можно пить охлажденным до двенадцати градусов, как обычно охлаждают белые вина, скажем, белый сансер. А в неохлажденном виде его хорошо сочетать с мясом. Чин-чин! – Джастин пьет за здоровье брата и невестки. Конор смотрит на меня с окаменевшим лицом: – Монмартр? Джойс, ты же никогда не была в Париже. Откуда ты так много знаешь об этом вине? И кто, черт возьми, эта Дженнифер? Я делаю паузу, выхожу из транса и неожиданно слышу слова истории, которую только что рассказала. И делаю единственное, что могу в данных обстоятельствах, – начинаю смеяться: – Попался! – Попался? – хмурится он. – Это слова из фильма, который я недавно смотрела. – А! – По его лицу проходит волна облегчения, и он расслабляется. – Джойс, ну ты меня и напугала! Я подумал, что кто-то вселился в твое тело, – улыбается он. – Из какого это фильма? – Ох, я и не помню, – отмахиваюсь я, не понимая, что со мной творится, и пытаясь вспомнить, смотрела ли я на прошлой неделе по вечерам телевизор. – Ты разлюбила анчоусы? – Конор прерывает мои размышления и смотрит на небольшую кучку анчоусов, которую я собрала на краю тарелки. – Отдай их мне, братишка, – говорит Эл, придвигая свою тарелку поближе к тарелке Джастина. – Я их обожаю. Как ты можешь есть салат «Цезарь» без анчоусов, выше моего понимания. Ничего, если я съем анчоусы, Дорис? – с сарказмом спрашивает он. – Док не говорил, что анчоусы могут меня убить, правда? – Нет, если только кто-то насильно не запихнет тебе их в глотку, что вполне возможно, – сквозь зубы отвечает Дорис. – Мне тридцать девять лет, а со мной обращаются как с ребенком. – Эл тоскливо смотрит на кучку анчоусов. – Мне тридцать пять лет, а мой единственный ребенок – это мой муж, – огрызается Дорис, подцепляет вилкой один анчоус и пробует его на вкус. Сморщив нос, она оглядывает ресторан. – И они называют это итальянской кухней? Моя мать и ее семья перевернулись бы в гробах, если бы узнали об этом! – Она быстро крестится. – Джастин, лучше расскажи нам о своей девушке. Джастин хмурится: – Дорис, не надо делать из мухи слона, я же сказал, что мне просто показалось, что я ее знаю. – А она выглядела так, будто ей показалось, что она тоже меня знает. – Нет, не об этой, – громко говорит Эл с набитым анчоусами ртом. |
