Речи о том, чтобы я выбрала себе кого то по любви, и не было, и не могло быть. Папа хотел выбрать кого то из своего окружения, кого то с таким же доходом, с такими же возможностями. Сына его партнера по бизнесу звали Роберт. Его мать была англичанкой, и всю свою жизнь он провел в Англии. Отучился в Оксфорде и должен был унаследовать весь бизнес своего отца.

Но не сложилось… я помню, как он упал навзничь, и из дырки на лбу на пол фонтанировала кровь. Люди орали, разбегались в панике, охрана толпилась возле трупа, а я в окровавленном свадебном платье просто смотрела на умирающего жениха и…понимала, что ощущаю дикую жалость и в то же время освобождение.

А потом я плакала от злости, плакала и понимала, что замужество было единственной возможностью сбежать от отца, стать независимой, уехать подальше. А теперь…теперь это точно приговор. Отец не оставит мысли избавиться от меня.

Моя жизнь разделилась на «до» и «после». Я смотрела на лицо своего мертвого жениха с короткой рыжей бородой, веснушками на щеках, которые стали коричневого цвета из за синевы холодной кожи, и понимала, что меня начинает тошнить еще больше, чем когда я представляла себе, как он будет ко мне прикасаться.

Иногда я раздевалась у зеркала и подолгу смотрела на свое тело, слушала лесть Миры и думала о том, что могла бы быть жуткой уродиной – это все равно ничего бы не изменило. Иногда мне самой хотелось взять нож и исполосовать себя до мяса, чтобы понять, что я еще жива, чтобы в этом однообразии изменилось хоть что то. Чтобы отец приехал из своих вечных поездок или кто то из братьев навестил меня. Но они все слишком заняты или слишком считают меня другой, чтобы любить в открытую. Идеальность нарушена – Олег Александрович Лебединский не само совершенство. У него родилась дочь с очень странным цветом волос. Дочь…которую втайне все считали чужой. Из за которой могли за спиной называть его рогоносцем.

– Оля, с замужеством не вышло. Может, ты все таки обдумаешь мысль о том, чтобы обратиться к Богу? Спокойная жизнь, твое любимое одиночество…

– А почему ты решил, папа, что одиночество мною любимо?

– Ты никогда не жаловалась.

– Значит пришло время жаловаться. Мне не нужно проклятое одиночество. Я всю жизнь ждала своего совершеннолетия, я хотела учиться, я хотела выйти в люди. Неужели то, что скажут другие, намного важнее меня? Важнее моей судьбы? Или поддержка церкви на выборах стоит того, чтобы упрятать меня навечно?

– Как ты смеешь со мной так говорить и перечить мне!

– Наконец то смею. Что я теряю и что могу потерять? Разве может быть хуже, чем уже есть?

– Может! Мои враги воспользуются тобой!

– Я никогда не приму постриг, отец. Никогда. И можешь делать со мной что угодно.

Но внутри появился страх, что отец заставит меня насильно. Отвезет и оставит в монастыре, где проклятые фанатики скрутят мне руки и постригут, не спрашивая моего мнения. Я бы не удивилась. Зачем мне это тело, которое больше никогда не увидит мужчина, зачем мне эти волосы, к которым никогда никто не прикоснется, кроме стилистов и парикмахеров? Хотя и они мне нужны. На меня все равно никто не смотрит. Я даже никогда не давала интервью и фотообъективы газетчиков попадала так редко, что люди забыли о том, что у Лебединского помимо трех сыновей есть еще и дочь. Я даже не успела любить… Судьба, проклятая лживая тварь, выдрала у меня даже это, едва дав потрогать кончиками пальцев языки пламени…Я уже любила. Но жизнь распорядилась иначе, и он исчез. Исчез мой Хищник…Так я его называла. Мальчишку с карими бархатными глазами и лицом, как на картинах художников. С черными волосами и худощавым мускулистым телом.

– Ольга Олеговна, – я вздрогнула, очнувшись от воспоминаний, и перевела взгляд на одного из охранников, бегущего к костру и размахивающего руками, – там люди, две машины приехали.