— Однако у вас и расходы немалые. В чем же выгода?

— Нам не приходится доплачивать владельцу галереи, — пояснила Мэгги. — И мы не содержим дополнительный персонал. Все работают по очереди, а при продаже галерее отходит меньший процент, чем обычно.

— Логично. — Роб одобрительно кивнул. — Знаете, у вас интересная работа. Давно вы этим занимаетесь?

— Уже два года. Вначале было трудно, но теперь дела идут в гору. Развитие туризма нам только на руку.

Девушка говорила о своей работе с жаром. Робу это понравилось.

— А что вы сами рисуете?

— Я пишу маслом. В основном пейзажи и натюрморты. Они пользуются наибольшим спросом у туристов, да мне и самой это нравится. Когда ко мне приезжает мама, она едва может отличить лианы на стенах от моих картин. Она частенько шутит, что, глядя на них, трудно быть уверенной, внутри ты или снаружи. — На щеках Мэгги опять появились ямочки.

— Вы часто видитесь с матерью? — спросил Роб.

— Да, довольно часто. Она живет здесь, на острове. Мама считает, что мне давно пора остепениться, хочет успеть понянчить внуков. Правда, при этом она не слишком интересуется, продвигаюсь я к ее мечте или нет.

— А вы?

— Что я? — не поняла Мэгги.

— Вы продвигаетесь?

— Ничуть. — Она весело усмехнулась.

Роб улыбнулся:

— Рад это слышать. — Он неотрывно глядел на Мэгги. — А ваш отец? Он, вероятно, тоже мечтает о внуках?

Мэгги опустила глаза:

— Мой отец умер… Скорее всего умер. — Роб вопросительно взглянул на нее. — Это длинная история. Не думаю, что вам будет интересно.

— Вы, вероятно, удивитесь, но больше всего на свете я люблю длинные истории. Расскажите мне о своем отце.

— Ну ладно. Вы сами напросились.

Роб отхлебнул кофе.

— Начинайте. Я весь внимание.

— Мой отец был военным, пилотом ВВС. Служил во Вьетнаме. Его самолет сбили, когда мне было всего три года. Его тело так и не нашли, он до сих пор числится в списке пропавших без вести.

Роб сочувственно покачал головой.

— Да, вам пришлось нелегко. У вас осталась только мать?

— Нет, еще брат Майк. Ему тогда было шесть. Я едва помню то время. Мама все надеялась, что отец в плену и вернется домой после войны. Но вот война закончилась, все пленные вернулись, а моего отца среди них не оказалось. Для мамы это было сильнейшим потрясением. Она нескоро примирилась с потерей.

Роб прекрасно понимал, что испытывала Мэгги. Он знал много семей солдат и офицеров, затерявшихся в безумии войны. Это был ад. Надежда, попытка смириться, снова безумная надежда… Часто родные винили себя в том, что их мужья, отцы, братья погибли, а они продолжают жить. Война ранила в самое сердце. Раны заживали, оставляя шрамы на всю жизнь. И у Мэгги есть такой шрам.

— Ваша мать больше не вышла замуж?

— Нет. — Мэгги на мгновение задумалась, но затем продолжила: — Она до сих пор живет в том самом доме, откуда отец ушел на войну. Перед войной они купили здесь дом, хотели обосноваться. Мама не смогла бы переехать: в этом доме ей все напоминает об отце. — Закончив рассказ, девушка пристально рассматривала скатерть. На ровной поверхности остались глубокие царапины от ногтей.

Роб уже жалел, что разбередил старую рану. Он взял девушку за руку.

— Простите меня.