Мартин заглушил двигатель и повернулся к ней.

– А?

– Как ты узнал, где я живу? – нетерпеливо повторила она.

В бледном желтом свете уличных фонарей, бросавших причудливые тени на скульптурные черты лица Мартина, Абигайль не могла рассмотреть выражение его лица.

Он пожал плечами.

– Мне всегда было интересно… ну, скажем, что с тобой стало после нашего разрыва.

Сердце молодой женщины затрепетало.

– Ты хочешь сказать, что все эти годы следил за мной?

Мартин засмеялся.

– Опять твои навязчивые фантазии, Абигайль! Тебе в самом деле уже пора что-то с этим делать. Нет, я не следил за тобой. В этом, собственно, и не было необходимости. После того как мы разошлись, ты умудрилась сделать из себя довольно заметную фигуру. Я читал о твоих похождениях во всех газетах. У меня создалось впечатление, что ты вознамерилась довести себя до смерти всеми этими светскими раутами.

В голосе Мартина слышалось сердитое неодобрение, и Абигайль была благодарна тусклым фонарям, скрывавшим ее лицо. Да, она действительно тогда ударилась в развлечения, не пропуская ни одного светского приема. Она присутствовала на каждом хотя бы немного значимом событии в Лондоне, на каждой театральной премьере, вернисаже… Казалось, что, заполняя каждое мгновение своей жизни, она пыталась оживить ту часть своего существа, которая умерла с уходом Мартина.

Но это не помогало. Бездумные светские развлечения только еще больше убеждали Абби в том, что это пустое, бесполезное времяпрепровождение. Что называется, ни уму ни сердцу. И посещают свет по большей части люди такие же пустые и никчемные. Более того, светские затеи помогали ей увидеть огромную пропасть, существовавшую между этими людьми и человеком, который был ее мужем.

Мартин внимательно смотрел на Абигайль, его чувственные губы растянулись в саркастической улыбке.

– Так что я думаю, своим уходом я сослужил тебе хорошую службу. Ты получила возможность тесно общаться с «достойными претендентами» на твою руку. Я не сомневаюсь, что Хэмфри был в восторге.

Абигайль вздернула подбородок. Отчим действительно был всему этому рад несказанно. Но что касается так называемого «общения», то, выражаясь известной поговоркой, это было бы смешно, если не было бы так грустно. Прошло немало лет, прежде чем она смогла позволить мужчине дотронуться до нее. И ни один мужчина не тронул ее тело или душу так, как это удалось сделать Мартину.

После его ухода у нее возникло ощущение, что какая-то часть ее зачахла и умерла, чтобы больше никогда не возродиться снова.

У Абби заблестели глаза. Если ему так хочется думать о ней как о безмозглой светской пустышке, Бог с ним, пусть думает!

– Да, я получала от всего этого удовольствие, – солгала она и вдруг почувствовала усталость. Абби опустила ресницы и подавила зевоту.

– Давай-ка войдем в дом, – нетерпеливо произнес Мартин. В его хриплом голосе слышался определенный подтекст. Бывшая жена прекрасно знала, что это означает. Неужели он так воспринял ее зевок? Вполне возможно, подумала Абби, хорошо зная своего мужа.

– Ты никуда не войдешь, – поспешно сказала она. – Где ты остановился?

Он лениво ухмыльнулся.

– Абби, радость моя, ты же не отправишь меня в «Ритц» в таком виде? – Мартин приподнял левую ногу, и она увидела сильное, загорелое бедро. – Меня же оштрафуют за неприличный вид.

– Так тебе и надо! – выпалила она. Но Мартин уже весело смеялся. То ли на нее подействовал взгляд его неотразимых голубых глаз, то ли она все еще находилась в шоке, но вскоре Абби сама не смогла удержаться от хохота. Она представила себе, как Мартин, одетый лишь в узкие трусы и кашемировое пальто, входит в один из самых фешенебельных отелей Лондона.