Похоже, Эдмунду был чужд дух приключений.

— Мне потребуется позаботиться еще о нескольких вещах, но это я смогу сделать в следующие дни.

— Сделать ли мне распоряжения насчет поездки в Шотландию?

— Почему бы вам не отправиться туда без меня? Вы ведь живете недалеко от тех мест? Разве вы не предпочитаете вернуться домой, вместо того чтобы разглагольствовать здесь?

Эдмунд ответил улыбкой, так и не коснувшейся глаз.

В последние несколько недель Монтгомери замечал, что, хотя его поверенный казался дружелюбным, тем не менее Эдмунд обладал сдержанностью и соблюдал дистанцию в общении с ним, что Монтгомери приписывал его подлинно британскому характеру.

— Я некоторое время служил в поместье, ваша милость. И живу там по нескольку месяцев в году.

Монтгомери не ответил, ожидая продолжения.

— Но предпочитаю остаться в Лондоне, ваша милость, на случай если вы пожелаете что-нибудь поручить мне. Будет вполне уместно, если я буду присутствовать на вашей свадьбе в качестве свидетеля.

— Сделайте одолжение!

Снова поклонившись, его поверенный собрал подписанные документы в свой кожаный портфель и вышел.

Монтгомери встал и приблизился к окну. Отсюда он мог видеть улицу и Эдмунда, садившегося в экипаж.

На подоконник села птица, потом поднялась и улетела. Должно быть, это было метафорическим выражением тайного желания Монтгомери. Лондон слишком давил на него. Ему недоставало журчания воды, стрекотания цикад среди деревьев и тихих и нежных вздохов ветра вокруг Гленигла.

Что когда-то казалось счастливым и предопределенным судьбой событием, теперь обернулось мельничным жерновом на шее. И вместо того чтобы оставаться просто Монтгомери Фэрфаксом, он стал одиннадцатым лордом Фэрфаксом-Донкастером. И люди ожидали, что он окажется мудрым, осмотрительным, изобретательным и заботливым.

А он на самом деле хотел только одного: чтобы его оставили в покое.

Глава 6

— Ты выглядишь бледной и унылой, девочка, — сказал дядя Бертран за завтраком два дня спустя. — Плохо спала прошлой ночью?

— Я прекрасно себя чувствую, дядя, благодарю вас, — ответила Вероника, уставившись в стол.

— Надеюсь, что это так. Сегодня день твоей свадьбы.

Он улыбнулся ей, а это случалось редко. Судя по его яростным взглядам в те моменты, когда Вероника попадалась ему на глаза, и по напряженной атмосфере в доме, было очевидно: ее считают грешницей, и, более того, великой грешницей. Она посмела поставить под удар репутацию графа Конли и его семейства.

Но в день ее свадьбы, по-видимому, она была прощена.

Вероника сосредоточила внимание на завтраке, стараясь не замечать взглядов дяди, кузенов и кузин.

Сегодня был тот самый день, когда здесь надлежало быть ее родителям.

Сегодня вокруг нее должна была бы сновать и суетиться ее мать с улыбкой на устах. Сегодня Вероника должна была вернуться в свою комнату с рамами, выкрашенными белой краской, прелестными зелеными занавесками и покрывалом зеленого и бледно-розового цветов. Туалетный столик и табурет перед ним стали подарком на шестнадцатилетие, и именно там ей предстояло бы сидеть и одеваться для свадебной церемонии.

А до церемонии, которая должна была бы состояться в гостиной, она стояла бы у окна своей спальни на втором этаже и просто любовалась роскошной долиной и горами позади нее, возвышавшимися на горизонте подобно драконьим зубам.

Отец пришел бы обнять ее и прошептать на ухо слова ободрения, что-нибудь способное вызвать улыбку.